Дело о пропавшем боге

Монах был неразговорчив, как и полагается монахам Ира. Но Нан хотел расспросить его о Джозефе Меллерте. Разузнав, что монах ищет своего пропавшего кота, столичный чиновник высказал соображение, что тот мог на Иров день выскочить за ворота вместе с толпой. Инспектор пообещал вывесить объявление о пропаже кота на казенном столбе и отметить его печатью из городской управы, с тем, чтоб за находку причиталось вознаграждение.

Монах обрадовался, повеселел и стал разговорчивей.

Почему изменился брат Арвест? Сам он часто говорит про встречу в деревне Голубое озеро с двумя горскими лазутчиками, выряженными под торговцев. Его поразило, что эти люди чужды надетым на них вейским оберегам, – но причастны Иру. Вот тогда-то он понял, что Бог на самом деле – один, и это, конечно, тот Бог, к которому все причастны. Или даже так: то, что не истинно для всех, не истинно вовсе. И пестрые боги не истинны для всех.

Нан кивнул. Желтые монахи не любят пестрых богов: что это за бог, которого можно подкупить и запугать? Чем он отличается от обыкновенного колдуна? Но одно – не любить богов, другое – не соблюдать обычай. Опять же говорят, что всякий дух без тела – злобен.

– Это поэтому пуста полка с духами-хранителями? – спросил Нан.

Монах покачал головой: полка опустела всего месяц назад. Здешний брат Ахаггар возымел большое влияние на первослужителя. Удивительно, ко скольким бескорыстным мнениям терпим Ир, и сколько бескорыстных мнений нетерпимы друг к другу. А брат Ахаггар твердит, что Бог – не телесен, и Ир – лишь посланец его, и никаких других богов нет.

– Разве Нитт не учил то же самое тысячу лет назад? – спросил Нан. – Разве Митак не писал, что Бог не должен быть различим, ибо сам есть процесс различения? Что всякий образ Бога ложен постольку, поскольку является образом Бога, и не имеет значения постольку, поскольку образом Бога не является?

– Нитт говорит о едином Боге, брат Ахаггар – о единственном, – коротко сказал веец.

Нан вздрогнул. Он знал еще кое-что: Меллерт был столь же истов, сколь и лукав. Первослужителю он ругал идолов, а землянам – самого Ира. Всецело признавал его сверхъестественность, но числил его не божьей, а сатанинской выдумкой, ложным доказательством божественности материи; западней, в которую попало время Веи, обреченное на череду дурных повторений…

Впрочем, подумал Нан, о нем именно Меллерт толкует с первослужителем, вообще никому не известно.

– Отец Ахаггар искренен и пылок, – продолжал монах, – но мир и так крошится потихоньку. Сказать, что пестрых богов нет – значит разрушить его дотла. Но, может быть, в этом и есть смысл происходящего. Мир, сотворенный Иром, должен быть разрушен и обновлен именем Ира. И этим Ир обновит сам себя.

Переодеваясь к утренней трапезе, господин Айцар оставил изящную луковку подаренных часов на туалетном столике, и теперь сиротливое их тиканье бесполезно разносилось по эфиру на частоте 50 мегагерц. Однако ж, беседуя с Митаком, Айцар имел часы при себе. Управляющий доложил, что некий Снет прячется, – то есть думает, что прячется, на постоялом дворе Лазурная чаша, и хочет в обмен на записку пятьдесят тысяч не позднее завтрашнего утра.

– Обычно у торговцев краденым цены пониже, – заметил Айцар.

– Спрос рождает цену, а Снет того и гляди найдет третьего покупателя в лице этого инспектора из столицы.

– Снет как был чиновником, так им и остался. Он не умеет делать деньги, он умеет только их красть, – засмеялся Айцар. – А ты как думаешь, – заплатить?

– Несомненно, – ответил управляющий Митак. – Господин Снет дважды предал вас, и за это, конечно, надо заплатить. Вы получите записку еще к первой ночной страже, господин Айцар.

Расспросы о Меллерте Келли воспринял с некоторым раздражением и обиняками дал понять Нану, что тот разевает рот на чужой каравай. Ведь договорились: Нан занимается чиновниками, Келли – монастырем, и Келли похвастаться было нечем – или не хотелось.

Тогда Нан попросил поговорить с физиками, трудившимися над Иром: если уж распутывать кражу, в которой главным зачинщиком может быть уворованный предмет, то неплохо знать о нем побольше. Через минуту из соседнего подземного зала вышел высокий, с продолговатым лошадиным лицом Свен Бьернссон.

Новая волна ставшего чужим запаха окатила Нана, и он тихонько отвел глаза от пестрой, не по-вейски расписанной банки с растворимым кофе в руках Бьернссона; Нан мучился без кофе чуть не год, пока не привык.

– Что вы можете сказать мне об Ире?

Глаза Бьернссона злорадно заблестели.

– Ну, например, я бы мог с вами поделиться совершенно фантастическими топологическими закономерностями, в которых оформляется его поверхность; ничего похожего мы не видали; есть, правда, в топологии теорема Пшибышевского, которая указывает на теоретическое существование подобных структур…

– Из топологии Ира можно вычислить его свойства?

– А из энцефалограммы можно понять, о чем вы думаете? О свойствах Ира я вам могу сказать столько же, сколько и вы мне.

Нан досадливо махнул рукой.