Дело о пропавшем талисмане

На сцену вышли трое: Мамонов, Карпухин и Иловайский, держащий в руках прямоугольный футляр. В дрожащем пламени огней рампы лицо хозяина дома выглядело бледно-зеленым. Скрипка зазвучала пронзительно и надрывно.

— В последний раз я прошу господ Ленского и Онегина помириться и отказаться от дуэли, — выговаривая каждую букву произнес Иловайский.

Карпухин-Онегин, в сюртуке по моде двадцатых голов, посмотрел умоляюще на Мамонова, играющего Ленского, но тот лишь отрывисто качнул головой. Два молодых человека прекрасно оттеняли друг друга: шатен Онегин с точеным профилем и светлый блондин Ленский с локонами, не доходящими до плеч. Марина идеально выбрала типажи героев — Мамонов с Карпухиным выглядели изумительно на сцене, да и держались прилично — наверное, мадам-антрепренер их сурово муштровала.

Секундант медленно открыл крышку, и молодые люди взяли по дуэльному пистолету.

— К барьеру! — скомандовал Иловайский дрогнувшим голосом.

В тот момент, когда Пурикордов взял высокую ноту и звенящий звук замер где-то под сводами, грянул оглушительный выстрел. Из пистолета Карпухина повалил дым. Мамонов схватился за сердце и стал картинно оседать на пол. Иловайский, стоявший рядом с ним, упал тоже. Короткая сцена дуэли была завершена.

Раздались одинокие аплодисменты — хлопал Гиперборейский. Но поняв, что его не поддерживают, смолк.

— Сергей! — в голосе Марины, предвкушавшей восторженную похвалу зрителей, послышалось раздражение. — Для чего эта отсебятина? Ты испортил нам всю мизансцену! Вставай!

Иловайский не отвечал. Мамонов, которому надоело лежать в неудобной позе, решил подняться, для чего оперся руками о сцену и тут же дико закричал:

— Кровь! — и снова рухнул на пол.

С пистолетом в руке к нему бросился Карпухин, но Мамонов отпрянул от него, закрывшись окровавленной рукой:

— Не подходи! Убийца! Твой пистолет был заряжен по настоящему! Ты целился в меня! Ты хотел меня убить! Я знаю! Знаю! Помогите же кто-нибудь! Он меня убьет!

Все бросились на крик Мамонова, на маленькой сцене стало тесно, я отошла в сторону, чтобы не обжечься об огни рампы. Марина наклонилась над мужем, тормошила его и причитала:

— Сережа, да что с тобой, вставай! Вставай же! Господи, да что же это?!

Ее оттеснила девушка, дочь Иловайского. Ольга принялась развязывать отцу галстук, расстегивать пуговицы, непрерывно повторяя: «Папа, очнись, пожалуйста… Не пугай нас! Что с тобой, папочка?!»

Иловайский был мертв — он не дышал, хотя на губах появилась странная голубоватая пена. Кровь уже не лилась из раны на лбу, а на дощатой сцене образовалась изрядная лужа, начавшая запекаться по краям. Мамонов сидел на полу рядом с ним и истерически подвывал, его плечи тряслись, свой пистолет он выронил, и тот валялся на полу, залитом кровью. Дама в чепце мелко крестилась, а Гиперборейский сидел в своем кресле и не двигался.

— Я не хотел, — растерянно произнес Карпухин. — Я не убивал дядюшку. Ничего не понимаю! Он сам мне вручил этот пистолет!

— Дайте мне его, — Воронов протянул руку, и молодой человек покорно отдал ему оружие. Воронов раскрыл пистолет, понюхал его и сказал: «Надо найти пулю, которой убили Сергея Васильевича. Сейчас обыщем сцену и пол возле рампы. Будет нелегко найти пулю, если она закатилась в какую-нибудь щель».

— Но кто перезарядил пистолеты? — прошептала пораженная Марина. — Сережа при мне их чистил и проверял капсюль. Я не помню никакой пули. Не было пули! Мы же для сцены их готовили… Значит, зарядил еще кто-то? Кто?

Она подбежала к краю сцены и стала вглядываться в темный зал, будто там могла найти ответ. Над покойником хлопотали Перлова и жена Воронова. Дама в чепце усадила перепуганную Ольгу в одно из кресел и водила у нее под носом флаконом с нюхательной солью.

— Не похоже, что эта рана от пули, — спокойно сказала певица, поднимаясь с колен. — Видела я в своей жизни раны. Покойник себе лоб проломил при падении. А пуля должна была другой след оставить.

— Так и я говорю! — вскричал Карпухин, которого обнадежило это известие. — Не мог я выстрелить настоящей пулей. Шума такого не было.

Наступила тишина. Тени от огней стали резче, на стенах маячили колеблющиеся профили. Во всей обстановке этого полупустого необжитого зала чувствовалось нечто инфернальное, словно ангел смерти посетил наше пестрое общество.

Я зябко передернула плечами, и тут мне в голову пришла мысль.

— Давайте сверим, какой был шум — от холостого или боевого выстрела, — сказала я. — Ведь г-н Мамонов еще не стрелял из своего пистолета. Возьмем подушку и прострелим ее. А потом сверим звуки. Кто решится?

— Заберите его, — оттолкнул он измазанный кровью пистолет в мою сторону. — Пусть кто угодно стреляет, я этим заниматься не намерен. С меня хватит.

Стоящие на сцене расступились и посмотрели друг на друга, ожидая, кто же возьмет на себя смелость произвести предложенный опыт.

Воронов подобрал пистолет, обтер его платком, отчего платок немедленно покрылся красно-бурыми пятнами, и произнес: