Дело о сорока разбойниках

– Да… почему бы и нет… протезирование… возможно, механическими приспособлениями, например, лебедки, крючки, струны, каучук… – перечислял он вслух, без зазрения совести вспомнив, как однажды обещал вылечить паралич гипнозом и что сей эксперимент, если отбросить непривлекательные нюансы, весьма удался. – Может, попробовать… поймать электромагнитные волны мышц сгибателей… Вот если бы научиться выращивать кожу, как растят фузарий в чашах Петри, если бы можно было выковать из стали костный состав, а мышцы… сухожилия… нервы сработать из… Или вовсе трансплантировать конечность.

Иноземцев замолчал, вновь замерев. Уставился в одну точку, даже стянул с лица очки. Явилось доктору удивительное воспоминание, как рассказывал Ульяне свою теорию об электромагнитном поле, остающемся после смерти человека, которое невежды принимают за привидение. Машинально он провел ладонью под культей, словно надеясь, что сможет поймать эти неуловимые простому глазу человека излучения. Ведь давно известно, что человек, лишившийся конечности, продолжает чувствовать ее фантомно.

– Электричество, – проронил он. – Животное электричество.

Туземцы окружили доктора, они смотрели на него, затаив дыхание, словно чувствуя или заметив по его восторженно-удивленному выражению лица, что, возможно, сейчас, сию минуту, он на грани гениального открытия, а, значит, сможет подарить малышу новую жизнь и будущее. Ведь как без руки-то жить? Ни коня оседлать, ни подковать, ни арбой править, и уж тем более никогда не сесть за гончарный круг. Да и кто за однорукого-то замуж пойдет, бравому джигиту как минимум двух жен положено иметь. А русские, это ведь почти англичане, они все могут, все знают.

Иноземцев мотнул головой, придя в себя.

– Опять очередная безумная идея. Это неосуществимо! – воскликнул он и с безнадежным вздохом добавил: – Трансплантировать!.. Сколько раз с Трояновым пальцы пытались пришивать, не приживаются…

– Так у вас не выйдет? – осторожно спросил сынишка лейтенанта. – Посмотрите на ящерицу, она умеет новый хвост отрастить. Помогите Дауду, вы же настоящий доктор. Дауд гончаром стать хочет, как его дядя Максуд, но без второй руки никак не получится даже кривой пиалы слепить.

Иноземцев вернул очки на нос.

– Пиалы? – в наивном недоумении пробормотал он. – Ящерица? Так то ящерица… Это ведь типичная репаративная регенерация в отличие от физиологической, присущей человеку. Да, такое бывает у ящериц, головастиков, креветки умеют отрастить себе новые антенны…

Но запнулся, оглядев толпу сквозь побитые окуляры, хотел было продолжить, объяснить, что человек еще не научился отращивать себе конечности, что способности его регенерации очень скудны, что можно в крайнем случае сконструировать протез, но понял – его не поймут. Туземцы ждали однозначного ответа: либо да, либо нет.

«Нет» он сказать не хотел.

«Да» он сказать не мог.

– Я подумаю об этом… – нашелся наконец Иноземцев, а туземцы расценили это как «да».

Кибитка сотряслась от радостных восклицаний, мохнатые бараньи шапки полетели к потолку.

На прощание для доктора устроили самый настоящий пир с песнями и плясками в обширном жилище старейшины аула. Позвали именитого бахши, четырех музыкантов. Хотя Иван Несторович умирал от усталости, ведь был еще очень слаб после сотрясения, но отказать не мог, когда его повели на самое почетное место у дастархана в шатре аксакала. Пришлось Иноземцеву, привалившись спиной к ковру на стене, чтобы не упасть, смотреть, как феерично пляшут под куполом лихие текинские джигиты, потрясая мохнатыми папахами и звеня стальными шпорами, как бойко кружатся их жены и сестры – темнобровые текинские дамы, слушать, как плачут струны гиджака под смычком совсем юного певца-бахши, обладателя звонкого сильного голоса, до того пронзительного, что первые два часа Иноземцев едва не оглох и мучился вновь охватившей его головной болью. Но к полуночи доктор смирился и даже нашел в этой заунывной, жалобной музыке особое очарование. Бахши по обычаю начинал свою песню с заходом солнца, а заканчивал к восходу, иногда отдыхая, подносил к губам пиалу, которую в соответствии со строгими правилами всюду носил с собой на поясе в специальном чехле.

Слушал Иноземцев, а мыслями был далеко. Взглядом искал среди толпы однорукого малыша. Видел он, как старшая сестра на радостях тогда подняла его на руки и что-то восторженно застрекотала по-тюркски, гладила по плечу, заставляя ребенка сиять от счастья. Сердце доктора сжималось все больнее и больнее. Весь вечер, всю ночь и все следующее утро, пока за ним не приехали солдаты из Чарджуя, он пытался вспомнить, какие новые труды выходили в последнее время в мире науки, какие открытия сделали намедни в областях физики, механики и медицины. И пожалел, что сейчас не в Париже, пожалел, что не свободен, пожалел, что швырнул в море миллионы франков, которые можно было обменять на книги, инструменты, реактивы.