Дело о сорока разбойниках

Убежденность его была подтверждена героическим подвигом доктора Елены Николаевны Мандельштам, которая, невзирая на волнения в день бунта, села в свою коляску и через всю толпу возмущенных двинулась к Анхору, в махаллю Гиш-Мечеть, где располагалась амбулаторная больница для женщин и детей. И весь день принимала больных. Об этом Иноземцеву поведал Батыршин, когда подбирал слова утешения, чтобы сгладить чрезмерную строгость начальника госпиталя.

Иноземцев полагал, что не встретит здесь врачей, а лишь фельдшеров, он ошибся. Заведовал туземной больницей средних лет доктор Александр Львович Шварц, исхудавший, усталый, с синими кругами под глазами и желтой кожей. Ординатором значился в прошлом году прибывший на службу в Ташкент доктор Шифрон – чуть моложе он был старшего доктора, но тоже уже немало изнуренный нещадным климатом. И два фельдшера – Стец и Ленков, видавшие виды на службе в махаллинской амбулатории, ибо несли службу со дня основания коей. Сиделок не было, все процедуры проводили сами врачи и едва ли не сбивающиеся с ног их подлекари.

В старогородской части больницы и амбулатории были строго поделены на мужские и женские.

Иноземцева медики встретили как дар богов в пустыне. Тот принялся за визитации и осмотры, не спросив даже, каково положение вещей – и без того было видно, что все весьма печально. Сарты лежали по двое на койках в кабинетах, прежде предназначенных лишь для осмотров, в коридорах стелили курпачи – местные узкие матрасы, набитые ватой, которые в больницу снесли сами жители. В воздухе стоял смрад от пота и испражнений, и Иван Несторович под изумленными взорами надел свой респиратор, а два других, предусмотрительно взятых с собой в пустынный Туркестан, отдал докторам. Фельдшерам он вырезал из хлопкобумажной ветоши маски, какими пользовались ученые в институте Пастера, когда работали со штаммами и бациллами.

– Отчего мы не догадались поступить так раньше, – удивленно восклицали доктора.

– Это не мое изобретение. Респираторы носят инженеры-горняки, а маски – это месье Луи Пастер открыл их эффективность, когда изучал миграцию бактерий.

– Так вы знакомы с покорителем бешенства?

Еще в большее изумление пришли его коллеги, узнав, что Иноземцев почти два года прожил в Париже и работал в знаменитом Институте Пастера. Но когда стали засыпать вопросами, отчего вдруг тот покинул Францию и круг таких больших ученых, Иноземцев побледнел, покраснел, а следом вновь побледнел и ответил интенсивным маханием головы, точно ему вдруг стало не хватать воздуха. Изобразил чрезвычайную занятость и вышел из докторской.

Докторам осталось только развести руками. Набедокурил, что ли? Или несчастье какое стряслось? Но больше Ивана Несторовича расспросами не мучили.

Визитации в больницах проводились с шести утра и до двенадцати дня, потом весь персонал дружно покидал амбулаторию и возвращался в русскую часть города, оставляя больных на попечение сторожа. Иноземцев, узнав о таком странном уставе, едва ль не рот раскрыл от изумления.

– Нет! Как я уйду? В первый же день! – воскликнул он, когда доктор Шифрон предложил ему место в коляске. А потом, осознав, что порывистостью своей в людях сомнения порождает на счет своей и без того таинственной персоны, отдернул полы кителя, откашлялся и, поблагодарив господина Шифрона, объяснил, что хочет ненадолго остаться и поработать с микроскопом.

– Быть может, мои скромные познания в микробиологии помогут пролить свет на проблему холеры.

И остался. Сам же собрал некоторые необходимые инструменты, большой флакон формалина, несколько свертков с хлором, остальное оставил у сторожа, наказав ему хорошо приглядывать, ибо микроскоп здесь был на весь золота, и отправился в паутину улиц, махаллей и площадей сартовского города.

Он надеялся отыскать в домах тех больных, которые не распознали в симптомах болезни холеры и остались выздоравливать дома или же которые враждебно были настроены и не видели смысла в излечении. Но не преуспел нисколечко. Тот словарный запас, что содержала его тетрадка, Иноземцев еще в Самарканде приступил к изучению местного наречия, был недостаточен, чтобы объяснить туземцам, чего он от них хочет. Ему удалось попасть в несколько домов, но среди домочадцев он не нашел того, чего искал.

Пока не набрел, по счастливой случайности, на амбулаторию для туземных женщин и детей, точно такое же одноэтажное длинное здание из жженого кирпича, каким была амбулатория для мужчин-туземцев. Доктора-женщины не столь спешили вернуться в свои дома, сколь торопились это сделать господа мужчины, и больных здесь было не менее. Кроме того, стоял шум и крик, ибо среди холерных оказалось довольно много детей. Иноземцев застал доктора Мандельштам, которой тотчас выразил свое восхищение. Это была женщина в строгом коричневом платье, украшенном лишь белым кружевным воротником, с черепашьим гребнем в шиньоне седых волос, и с благородными морщинами в лице. С нею находилась фельдшерица – татарка, жена покойного капитана Миминова – Биби-Лафита, она же служила и переводчицей.