– К телу так к телу! Ампары надо чистить от крис и насюкомых. Насовсем, чтоби никогда не возврашались. Надо травит сильно. Ядами. У нас в Кермании делают хорошие яды для крис. Кушают, умирают, остается толька тушку упрать. Мне присилают по виписке специально. Синильный кислота. Разводишь, хлебушок пропитавываешь и в амбар. Потом тушки. – Немец сглотнул. Слюна очень долго проходила по его горлу, вздымая по ходу худой и длинный кадык. – Я ему рассказывал, очень интересовался, я ему дал, очень блакодарил. Много, говорил инсектов, крис в хозяйстфе.
– Ганс Ульрихович, правильно ли я понял, что вы по просьбе Антона Ивановича Копылова снабдили его ядом для уничтожения насекомых и крыс, содержащим в своем составе синильную кислоту? То же самое, – обратился к публике с разъяснением Аркадий Арсеньевич, – что и цианид калия?
– Та! – с достоинством ответил немец. – Я не зналь, что он пудет травить не крис, а тетушек! Но котов отдаться!
– Он, похоже, и сам этого не знал, – пробормотал себе под нос Василий.
Наташа только развела руками, а граф спросил у управляющего:
– Чего же вы раньше-то молчали?
– Поялся! – гордо ответствовал Ульрихович.
Аркадий Арсеньевич же хмыкнул на офицера Збруева:
– Да… Опасно, наверное, у вас в доме обедать, – и кивнул немцу. – Можете пока сесть, со степенью вашей виновности я разберусь позже. – И с чуть попрямившей от значительности исполняемого долга спиной сел.
Ганс же Ульрихович достал носовой платок, с достоинством высморкался от переживаний и понес свой подбородок на место.
– Вы знаете, – задумчиво продолжал граф, после того как смятение от сообщения немца немного улеглось. – Я склоняюсь к мысли о том, что доктор задолго и независимо от тетушкиной смерти подготавливал почву для последующего обвинения Антона Ивановича и отведения подозрений от себя. Я начинаю думать, что подобное было даже предусмотрено в его изначальном плане.
– Это так и есть! – воскликнула неугомонная Наташа. – А я-то думала, зачем он со мной об этом говорит! У нас с Никольским после того, граф, как вы… как вас… ну, в общем, после грибов «разговор по душам» состоялся. Он так искренне беспокоился об этом происшествии. Я вот только сейчас поняла почему. Он просто почву прощупывал, не закралось ли каких конкретных подозрений насчет странной серии происшествий с графом у общества. Мягко намекнул, что ему некоторые вещи странными кажутся, также вскользь упомянул, что Антон Иванович, возможно, притворялся, что тоже отравился…
– Да, да – кивнул Саша. – Аркадий Арсеньевич, а неужели вас не насторожили вездесущность и всезнание доктора? – спросил у следователя граф. – Даже ваша речь… вы так часто говорили: «доктор Никольский сказал это, освидетельствование доктора Никольского, как заметил доктор Никольский»? Понимаете, он просто подсказывал вам, в какую сторону должны идти ваши выводы, даже более того, фактически назвал преступника, совершенные им преступления и способы их осуществления. Назвал так, как это было удобно ему! Он предусмотрел практически все и заручился полным вашим пониманием.
Саша выдержал короткую, мстительную паузу.
– Так что, когда Антон Иванович падает в могилу, уже в принципе никаких больше доказательств и не надо.
Общество мысленно и дружно выказало презрение неудачливому следователю. Тот явственно почувствовал это в загустевшей вокруг него атмосфере, но Саша был справедлив и следующими словами разрядил обстановку:
– Впрочем, Аркадий Арсеньевич, не вы один попали под мягкую убеждающую волю доктора. Так же, как ему удалось направить следователя, он направил и меня. Очень сочувствующе и мягко. Он предложил мне все формальности с телом Антона Ивановича исполнить в кладбищенских службах, упирая на то, что так будет проще и быстрее. И я, конечно же, согласился. Я тогда порядком устал заниматься трупами и хлопотами. Вроде бы очень дружеское предложение, если не знать одно но, которое в свете новых знаний о докторе выглядит вовсе не невинно. В кладбищенских службах дела нет, как умер человек. Их задача обмыть, одеть – положить в гроб, отпеть в кладбищенской церкви и похоронить. Право же, очень удобно… И никакие студенты-медики не полезут со своей ученостью, вопросами и требованиями на вскрытие подозрительного тела… Таким образом, как говорится, все концы в воду. Преступник найден, изобличен и казнен собственной совестью. Дело считается закрытым.
Граф внимательно посмотрел на притихшую публику, почувствовавшую, что повествование близится к концу.