Дело о Ведлозерском феномене

— Это было очень давно, в детстве. На улице темно, зима. Метет — аж окна позвякивают. В трубе воет. Я лежу на печи, прижимаюсь ухом к трубе и слушаю. Тепло. В комнате слабый свет, на столе лампа. Возле стола — мать, на коленях у нее недовязанный свитер. Она быстро работает спицами. Я вижу, как на них блестит огонь от лампы. Напротив — отец. Он вырезает из дерева игрушку. Я знаю, что он мастерит ее для меня. Они думают, что я сплю.

— Очень хорошо. Держите этот образ перед глазами. А теперь постарайтесь расслабить мышцы. Каждую мышцу. Одну за одной. И думайте о том вечере из детства, вспоминайте его во всех подробностях.

Я сидел тихо, затаив дыхание, и смотрел, как Лена постепенно вводит старика в транс. Она говорила с ним спокойным, бесцветным, размеренным голосом, руководя его воспоминаниями, приказывая ему расслабиться. Я почувствовал, как самого меня начало клонить в сон и пару раз клюнул носом. Интенсивность посыла, который Лена направляла на Федора Петровича, оказалась такова, что я сам невольно следовал ее инструкциям.

Скоро голова старика опустилась на грудь, руки плетьми повисли вдоль тела.

— Вы все еще в доме? — спросила Лена.

— Да. Спать хочу. Ходики на стене тикают. Кошки-ходики.

— Встаньте и пройдите по комнате. Идите спокойно и медленно.

— Да, — сказал старик неохотно.

— Вы проходите мимо стола. Отец и мать продолжают свои занятия. Спицы в руках матери двигаются все медленнее, отец поднимает игрушку к свету и рассматривает ее. Они вас не видят, потому что вы стали невидимкой. Вы проходите по комнате, подходите к двери и открываете ее прямо в лето 1933 года, в тот день, когда пролился студень. Перед вами раннее утро. Вы выходите, чтобы пасти стадо. Откройте дверь. Что вы видите?

— Солнце, — сказал старик.

Голос его поразительно менялся. Если про часы на стене явно говорил ребенок, то теперь тон стал другим. Теперь голос принадлежал подростку и звучал восторженно и звонко, словно каким-то немыслимым образом этот человек действительно перенесся во времени. Если закрыть глаза, то можно было подумать, что перед нами сидит не старик, а еще совсем молодой человек.

— Очень яркое солнце, — продолжал он. — Приходится сощурить глаза. Трава блестит, и холодно.

— Теперь вы сидите на окраине поселка. Стадо пасется чуть в стороне. Расскажите, что происходит?

— Скотина волнуется. Она с самого утра волнуется, не могу понять почему. Может, из-за духоты? Очень душно, а к полудню стало совсем невтерпеж. Не жарко, но дышать нечем. От собаки совсем мало проку — только носится вокруг да брешет. Хоть бы совсем убегла, а то нет — петляет и петляет.

— Вы видите тучу?

— Вижу. Теперь вижу. Ползет с запада. Чудное дело — ветра нет, а она ползет себе, будто тянут ее, чуть земли не касается. Собака воет где-то внизу у озера. А другие ей отзываются. Коровы пытаются сбиться в кучу. Я хочу разогнать. Боюсь, как бы телят не подавили.

— Теперь перенесемся еще немного вперед. Студень пролился, вы видите свою мать. Она пришла из поселка, и сапоги у нее запачканы студнем.

— Мама выглядит странно. Я никогда ее такой не видел. Глаза открыты, но она будто спит. Берет меня за руку. Мне страшно. Я вырваться хочу, но она прижимает меня к себе, хватает за плечи. Коровы разбредаются. Я хочу сказать ей об этом, но не говорю.

— Она ведет вас в поселок?

— Да.

— Что вы видите?

— Все покрыто студнем. Его очень много, ноги в нем вязнут. Он сползает с крыш, с заборов. Слышно, как он хлюпает. Он холодный и вязкий, очень неприятно ступать по нему босыми ногами, но я боюсь сказать об этом матери. Вокруг люди. Они стоят в студне, как столбы, головами крутят. Мне кажется, что они неживые.

Старик начал всхлипывать. Это было похоже на сдавленные всхлипы ребенка, который хочет расплакаться, но боится плакать открыто.

Лена положила ладонь ему на руку.

— Перенесемся еще немного вперед. Наступил следующий день. Вы уже успокоились. Вам больше не страшно. Что происходит вокруг вас?

— Я несу по двору пустое ведро. На мне резиновые сапоги — ногам очень жарко. У забора стоит отец. Он зачерпывает студень лопатой и кидает в ведро. Он уже проделал дорожку от дома к калитке. Мне весело. Я смеюсь.

Лена повернулась ко мне.

— Может быть, стоит спросить его про какой-то конкретный день? У тебя нет никаких соображений по поводу дат?

Я покачал головой.

— Абсолютно никаких. Придется двигаться последовательно. Пусть это будет полдень каждого дня. Когда что-то нащупаем, мы сразу поймем. Другого способа я не вижу.

— Хорошо.

Дальше я постараюсь своими словами изложить последовательность событий лета 1933 года, основанную на воспоминаниях Федора Петровича, часто отрывочных и неполных. Я постарался систематизировать информацию и привязать ее к датам.