Дело о зарытых часах

Ее вздернутый носик торчал вопросительно. Глаза взирали на мир насмешливо, но с интересом. «Именно этот интерес, — подумал Мейсон, принимая с поклоном приглашение войти, — и делает ее такой привлекательной».

Он не походил на жадное любопытство неразборчивой молодости, на исследование авантюристки, а скорее на трезвую оценку много видавшего человека, знающего себе цену и не опасающегося неожиданных неприятностей, а поэтому с откровенной заинтересованностью ожидающего, какие новые перспективы откроет перед ним жизнь.

— А вы не боитесь жить одна? — спросил Мейсон.

— Я никогда ничего не опасалась. Да я и не одна.

— Нет?

— Примерно ярдах в пятидесяти отсюда живут мои работники. Такие сорви-головы, каких вы и не видывали. И вы не учли собак под столом.

Мейсон заглянул под стол. Оттуда послышалось многообещающее рычание. Лохматая зверюга следила за каждым его жестом с явным неодобрением.

— Беру назад свои слова, — расхохотался Мейсон.

— Скунс не кажется особенно благодушным, хотя ему живется скучно, а рычит он просто ради разнообразия. Никогда зря не лает и не скалит зубы без нужды. Но стоит мне его позвать, мистер Мейсон, и он кинется на моего врага, как стальная пружина! — Женщина потрепала псу голову. — Я видела много ваших портретов. Вы, наверное, хотите, чтобы я рассказала вам, что мы с мистером Витоном видели, когда вчера вечером ехали в город?

Мейсон развел руками, подтверждая догадливость хозяйки.

— Боюсь, что ничего не скажу.

— Почему?

— Прежде всего, я симпатизирую этой женщине. Очень… И плевать, что там было у нее в руке. Меня поразило выражение ее лица… А выражение — не доказательство, в суд его не предъявишь.

— Все-таки, какое было выражение? Мы не в суде, и меня очень интересует ее лицо. Гораздо больше, чем тот предмет, который она держала.

Мирна прищурилась, как бы желая сфокусировать внимание на каком-то неясном образе. Затем встрепенулась:

— Боже мой! Я даже не предложила вам выпить!

— Никаких выпивок! По крайней мере, пока. Честное слово, у меня другая жажда… Мне очень нужно знать, что вы увидели на лице Милисент Хардисти.

— Ну, тогда закурить?

— Благодарю, у меня свои.

— Тогда давайте думать, как бы потолковее описать… Это было необычайно спокойное лицо, отрешенное от всего. Как будто человек наконец нашел сам себя и обрел покой, придя к определенному равновесию.

— Что вы! Все говорят, она была в истерике!

— Ничего похожего, — фыркнула Мирна.

— Вы уверены?

— Разумеется. Мистер Мейсон, вы неплохой психолог, а я, поверьте, хорошая физиономистка… Меня на мякине не проведешь. У меня своя теория о человеческих эмоциях. Из того, что я видела, у меня сложилось определенное представление о миссис Хардисти, о котором, естественно, я не намерена распространяться в суде, если таковой будет.

— А со мной?

— Вы ее защитник?

— Да.

— Пожалуй, с вами я могу разговаривать. Если, конечно, есть основания…

— Есть, и еще какие. Я пока никак не могу с ней связаться, власти ее от меня прячут. Но я буду защищать ее.

— Боюсь, вы станете смеяться.

— Почему?

— Трудно представить, как можно за какую-то долю минуты узнать о человеке все, только мельком взглянув на необычное выражение лица.

— Клянусь, смеяться не буду.

— Запомните свое торжественное обещание… У нее было выражение человека, пробудившегося от кошмара. Решившего выбросить из своей жизни все старое, начать новое… Мне раза два-три приходилось видеть это выражение на лицах знакомых… И даже в своем зеркале… У себя. И уж я-то знаю, как это бывает.

— Продолжайте же! — взмолился Мейсон, видя ее нерешительность.

— Но, мистер Мейсон, все, что я говорю, никак нельзя использовать в качестве вещественных доказательств! Может быть, это и хорошо. Если вы вздумаете с кем-либо поделиться «сведениями», полученными от меня, вас поднимут на смех… И все же вам придется мне поверить. Поверьте женщине, которая не вчера родилась на свет и хлебнула лиха — это дает печальное преимущество разбираться в людях. Поверьте, Милисент Хардисти отправилась в горы для того, чтобы убить своего мужа. Да, да, такова была ее цель. Возможно, не из-за зла, которое он ей причинил, а из-за страданий кого-то другого… Отца? Не знаю. Удалось ли ей это? Не знаю. Может, она выпустила пулю, но промазала… А потом до нее дошло, что находится в ее руке. Не только орудие смерти, но и ключ, замыкающий тюремную камеру. Вот тогда и бросила его… Думаю, она ушла к человеку, которого любила. А теперь можете смеяться, сколько влезет.

— Я даже не улыбаюсь, — проговорил Мейсон.

— И это все, что я знаю, — сказала Мирна, — весь итог женской интуиции.

Мейсон не устоял от соблазна задать еще один вопрос:

— Ну, а что интуиция говорит о Лоле Страг?