Дело о Золотом сердце

Мысли бенгальскими искрами вспыхивали в голове. Бросить стилет в брата. Тот рухнет в колодец. Но тогда погибнет и Ирина. Что остается? Броситься вперед, ухватить братца за косматую бороду и ударить кинжалом в грудь. Потом пытаться вытащить Ирину. Попытка безумная, но похоже, что это единственный шанс. Среди этих мыслей настырно пробивалась еще одна, дикая, но такая заманчивая. А что, если позволить ему сбросить Ирину? Георгий тогда сможет впервые увидеть свою маму и тоже попросит у нее прощения за то, что она умерла, рожая его. И может быть, когда мама простит его, вся жизнь изменится. Всеволод его полюбит, и Боря тоже. Все полюбят его, и он больше не будет таким одиноким. Эти мысли приятно баюкали Георгия, они шептали: «Разве стоит всего этого жизнь девушки? Девушки с огненными волосами? Девушки с раскосыми, как у рыси, глазами? Девушки, которая и так уже давно умерла? Ты знаешь ответ, Георгий, конечно, ты знаешь ответ…»

Глава 7

Георгий замер в сладостном непонятном ощущении… Это и горечь, и сильный поток любви, как будто мама вот-вот к нему придет… Он видит, как по щекам Всеволода текут слезы, и понимает, что брат чувствует то же самое…

У Георгия кружится голова, он падает на колени…

– Ну что ты, Севочка, что ты, мой маленький?

Мама подошла к Севе сзади, положила руки ему на плечи, ласково погладила по голове, поцеловала в затылок и вытерла слезы.

– О, вот это лишнее. Плакать не надо. Ты же мужчина, мой старшенький. Почему ты плачешь?

Всеволод начал всхлипывать в голос. Он взял мамину руку в свою и благоговейно поцеловал кончики пальцев.

– Я плачу потому, что ты умерла, мама. Я тебя никогда-никогда не увижу. Мне очень стыдно, ведь последнее, что ты помнила обо мне, это то, что я разбил эту дурацкую вазу…

– Глупенький, конечно, это не так! Я думала вовсе не об этом. Я думала о той прекрасной большой картине, которую ты для меня нарисовал и спрятал в детской за комодом. Там, где я, ты, Борюсик, и Енечка, и папа. На картине написано: «Спасибо за брата или за сестру».

– Но откуда ты про нее знаешь? – прошептал Всеволод. – Я хотел тебе ее подарить, когда ты оправишься после родов.

– Мне папа ее показал. Но тогда моя жизнь перетекла в твоего братика. Конечно, я думала не о вазе, я думал об этой картине, о нашей большой счастливой семье. Да, я ушла от вас, но я всегда была рядом. Ваша любовь меня грела.

Всеволод рухнул на колени рядом с Георгием и, рыдая, закричал, крепко сжимая мамины руки:

– Мамочка, прости меня, прости Борюсика… Мы так любили тебя, нам было так без тебя плохо… А ведь ты даже не видела своего младшего сына, а мы его обижали, ревновали к нему, а ведь ты его даже не видела…

– Ну как же не видела? Я видела его тогда, когда повивальная бабка успела мне его показать, и сейчас я вижу его так же ясно, как всегда. Вы стали большие и красивые. Но за тебя я боюсь, сынок… Ты же знаешь, из-за чего попал на каторгу?

– Из-за любви, мам, из-за любви…

– Любовь еще придет, мой маленький. Будет и счастье, будут и дети. А на каторгу ты попал вовсе не из-за любви, а из-за зелья, которым продолжаешь себя травить… Георгий, – мамины руки ласково потрепали его затылок.

– Мама… – шептал Родин-младший.

– Даже думать такое не смей, – прервала его она. – Я умерла вовсе не из-за тебя. Просто так получилось. Но ты в любом случае не подведи меня. Хотя я и так тобой горжусь, и тобой и братьями, что бы вы ни делали. Вы у меня самые лучшие, самые любимые. Я всегда буду о вас заботиться и вам помогать. Только любите друг друга. А ты, Всеволод, попроси у Георгия прощения за ту историю на мосту. Это было некрасиво, и больше так никогда не делай.

Мамины добрые сильные руки решительно взяли ладони сыновей и вложили их одна в другую.

Заскорузлые пальцы Всеволода и сбитые костяшки Георгия почувствовали поцелуй самых нежных, самых важных в мире губ, а потом в руки опустилось что-то металлическое, тяжелое.

Не веря в случившееся чудо, оба брата медленно подняли головы. Мамы не было, в их ладонях лежала цепочка с кулоном в виде золотого сердца, а Ирина Жернакова ловко и уверенно расстегивала ремни люльки на спине у Всеволода. Очутившись на земле, Ирина медленно, с хрустом потянулась. Георгий и Всеволод смотрели на нее с восторгом и недоумением.

– Вы, конечно, знаете пословицу, – заговорила она своим низким контральто, который почему-то был очень похож на голос мамы, – материнская молитва со дна моря достанет. Я вижу, молитва вашей мамы, – она положила руку на плечо Всеволода, – вытащила вас, Всеволод, со дна ужаса и отчаяния, а вас, Георгий, – она ласково провела пальцем по вспотевшему лбу возлюбленного, – со дна недоласканности и недолюбленности. Она всегда тебя любила, всегда.

– Откуда ты знаешь? – прохрипел Всеволод.

– Потому что меня она вытащила со дна смерти. Я слышу ее голос, и мне даже кажется, что на мгновение я стала ею.

– На наших землях любовь всегда сильнее смерти, – улыбнулся вождь племени карихона. – Дайте сюда Золотое сердце! Ведь оно помогло каждому из вас.