Дело об убийстве Распутина

— Да ну что вы, князь, увольте! Совсем напротив. Пуришкевич прекрасно сознавал, что он говорит и зачем он это говорит! Давайте вместе попробуем понять, что толкнуло его на этот шаг? Взгляните на секунду на создавшееся положение глазами «твердокаменного монархиста». Пуришкевич, в те короткие минуты, когда вы приходили в себя после избиения тела, узнал, что выстрелы слышал городовой. И что городовой приходил справляться о причине стрельбы. Пуришкевич-то ничего не знает о вашей «убитой собаке», вас числит в «невменяемых» и совершенно искренне полагает, что никто никаких разъяснений городовому не дал. И что через полчаса, сменившись с караула, городовой доложит начальству о происшествии. Вот Пуришкевич и пытается предотвратить этот доклад по начальству, упирая на патриотизм служивого Степана и на то, что совершено великое и «святое» дело спасения Родины! Он пытается уговорить растерявшегося Власюка нарушить свой служебный долг и не докладывать! А как иначе? Иного выхода Пуришкевич не придумал! Не в пример вам. Это вы судорожно ломали голову над тем, как отвести подозрения не только от «дражайшего друга», но и от себя, и от своего дворца. А вот Пуришкевичу на вас и на ваш дворец, простите, наплевать! Лично за вас он не боится. Как выгородить мистера Х, он уже решил, и выгородил, взяв вину на себя. То есть он решил главную задачу — претендент на престол чист! Наказания он не очень-то и боится. Почему? Потому, что он, член Государственной думы, защищен от монаршего гнева гораздо надежней, чем вы, члены и почти члены императорской фамилии. Это с вами государь может делать все, что ему заблагорассудится! А с ним, Пуришкевичем, дудки… нет! Представьте себе на минуту, как следственные органы сообщают Государственной думе о том, что арестовали Пуришкевича Владимира Митрофановича в связи с обвинением его в убийстве Григория Ефимовича Распутина. Представили? То-то! Какой поднимется грандиозный всероссийский скандал!!! Ого-го-го!!! Думается, что Пуришкевич тоже очень отчетливо рисовал в своем воображении эти грандиозно-скандальные картинки и потому прозорливо рассчитывал, что никто из царского правительства его не посмеет и пальцем тронуть… И сознание это делало его смелым и дерзким! И он наудачу попытался уговорить городового не докладывать… И сделал это он, дорогой Феликс Феликсович, будучи совершенно в твердом уме и памяти. И что же ответил Степан Власюк? Пообещал молчать? Что он вам ответил, Владимир Митрофанович?

Он призадумался… «Так что, Ваше превосходительство, если спросят меня не под присягою, то ничего не скажу, а коли на присягу поведут, тут делать нечего, раскрою всю правду. Грех соврать будет». Я понял, что всякие разговоры не приведут ни к чему, и отпустил его с миром…

—…отпустили с миром, не забыв, впрочем, выяснить, что его непосредственный начальник, генерал Григорьев, хорошо вам лично знаком… и решили, что утром с ним необходимо потолковать. Что же вы предприняли потом, Владимир Митрофанович?

— Вошел солдат и доложил мне, что труп уже упакован. Я спустился посмотреть. Тело было плотно запеленуто в синюю материю, голова была закрыта. И я, поднявшись в кабинет Юсупова и передав его в руки слуг с просьбой помочь ему немедленно обмыться и переодеться с ног до головы и переобуться, сел в кресло и стал ждать.

— Чего же вы ждали?

— Возвращения великого князя Дмитрия, Лазаверта и поручика Сухотина…

— Так великий князь ездил с Лазавертом и Сухотиным? Вы на этом настаиваете? Ну, хорошо, хорошо! И что, скоро они приехали?

— Минут через пять послышался стук автомобиля, и великий князь со своими спутниками поднялся по лестнице со двора в кабинет. Дмитрий Павлович был почти в веселом настроении, но, взглянув на меня, понял, что что-то случилось…

— Значит, весел был вошедший в кабинет великий князь Дмитрий? И только взглянув на вас, он понял, что что-то произошло? Хорошо вы рассказываете, Владимир Митрофанович! Но… вот эта подробность была лишней! Она с головой выдает то, что вся сцена возвращения Дмитрия Павловича со спутниками, вами просто-напросто выдумана от начала до конца. Только не обижайтесь! Посудите сами, как мог великий князь Дмитрий войти в «настроении почти веселом» в кабинет и только там, взглянув на ваше лицо понять, что что-то случилось? Этого никак быть не могло! Ведь по вашему рассказу судя, компания вошла во дворец через потаенный боковой вход. Едва приоткрыв дверку, Дмитрий должен был увидеть кровь! Кровь на полу. Кровь на стенах! И обернутое синей тканью тело, лежащее на площадке! И сразу должен был понять великий князь, что произошло нечто, непредвиденное и ужасное… и если было на лице царственного юноши веселое выражение, то при виде крови должно было оно с лица немедленно сползти… теперь понимаете? Феликс Феликсович, а что делали вы в тот момент, когда во дворец «прибыл» великий князь Дмитрий?

— Я потерял сознание…