Дело «Памяти Азова»

Отправив на берег главных мятежников, я продолжал производить аресты. Дальше было невозможно в этой обстановке производить следствие и точно разбираться, кто был причастен к мятежу, и я решил просто свезти на берег и там арестовать весь постоянный состав команды, оставив на корабле лишь необходимое число людей, для поддержания паров и освещения, из наиболее надежных. Мичман Сакович занимался организацией службы в низах и установлением вахты в машинах и кочегарках.

В это время к нашему борту пришло первое судно из гавани. Это был крейсер пограничной стражи „Беркут“ под командой капитана I ранга Шульца. Он вооружил свою немногочисленную команду и предложил мне взять сколько угодно мятежников. На „Беркут“ я передал раненых на носилках. Снесли и тяжело раненного Мазурова. На „Беркут“ я сдал большую часть списываемого постоянного состава.

Наш корабль в это время представлял собой безобразный вид: верхняя палуба загромождена разнесенными гинями и талями. Почему–то разнесены были пожарные шланги, шлюпбалки вывалены за борт, на шканцах стояли носилки с ранеными. Команда была одета как попало. Я стоял на верхней площадке правого трапа с наганом в руках. Отсюда я распоряжался „ликвидацией“ бунта.

Одним из первых с берега прибыл полковник корпуса морской артиллерии Владимир Иванович Петров. Он был заведующим обучением на судах отряда и случайно отсутствовал на корабле по службе, в ночь восстания. Петров вбежал по трапу и горячо обнял меня. Владимир Иванович всегда благоволил ко мне и часто со мною беседовал. Я его обожал и всегда к нему прислушивался. Он был искренне рад видеть меня живым. Этот чудный человек, великан, похожий на Петра Великого, был точно сконфужен, что не был с нами ночью. „Я приехал помочь, распоряжайтесь мною“, — сказал он мне. Я, конечно, сразу же стал спрашивать его советы и указания».

Несколько комментариев к этой части воспоминаний Н. Крыжановского. Во–первых, настоящие имя Коптюха все же было Оскар Минее, а Коптюх — лишь «партийная» кличка. На самом деле трудно с еврейской фамилией поднимать русских матросов на бунт против русского царя, куда легче делать это, притворившись своим. Оскар Минее родился в Одессе. Вначале он работал слесарем, но, познакомившись с каким–то старым народовольцем, решил, что революция куда интересней, чем вкалывать с утра до ночи на заводе. Вскоре ставший социал– демократом, вчерашний слесарь уже вел революционную работу по всему Причерноморью, в т.ч. в Севастополе, Одессе и в Николаеве. Минее весьма удачно маскировался под этакого приблатненого «братишку», для чего переодевался в матросскую одежду, пересыпал речь солеными словечками. Минее был смел и неистово жесток. Больше всего ему нравилось расстреливать из револьвера зазевавшихся полицейских. Когда он «засветился» на Черном море, то был отправлен на отдых в благодатную Швейцарию. После заслуженного отдыха Оскар Минее был переброшен на новый участок работы — на Балтику. Именно там в наступающем 1906 году должен был состояться новый раунд битвы за флот.

При этом у Минеса-Коптюха, как и у его предшественников Фельдмана и Березовского (на «Потемкине») и лейтенанта Шмидта (на «Очакове»), была явная мания величия. Вспомним, что во время мятежа на броненосце «Потемкин» одесские «студенты» Фельдман и Березовский, прибыв на броненосец, тут же «для поднятия авторитета» облачились в унтер–офицерскую форму. Лейтенант Шмидт во время восстания на крейсере «Очаков» облачился в форму капитана 2–го ранга, а на следующий день вообще собирался нацепить на себя «для авторитета» вице–адмиральские эполеты. Правда, не успел! Точно так же действуют и главари мятежа на «Памяти Азова» и, прежде всего, Минес—Коптюх, самочинно напяливший на себя мичманскую тужурку. Любопытный нюанс: Минее, прибыв на «Память Азова», имел при себе портрет «красного лейтенанта» Шмидта и пачку листков с текстами революционных песен, так сказать, для поднятия духа масс.

Во время своих выступлений перед матросами Минее неизменно выносил портрет «красного лейтенанта» Шмидта. Сам Минее был при этом в мичманской тужурке. Он же, как «офицер», рассказал матросам о подвиге своего старшего товарища Шмидта. Портрет одного офицера и рассказ другого на матросов впечатление произвел. Раздались голоса:

— Уж ежели и офицеры с нами за революцию, значит, дело верное!

Тем временем активисты раздали матросам листки с текстами революционных песен. После этого Минее первым запел, а остальные присоединились, глядя в листки.

После окончания митинга Минее торжественно повесил портрет Шмидта в ходовой рубке крейсера, сказав оторопелым рулевым:

— Отныне это будет ваша икона!