Дело побежденного бронтозавра

– Вот так, – кивнул головой Камакура-сан. – Теперь давайте сюда мой писторет! Быстро!

По губам Загорского скользнула удивленная улыбка. Они с Ганцзалином, конечно, гуманисты, но не самоубийцы же. Как только он получит пистолет, их жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Нет уж, единственное, что они могут ему пообещать, так это не нападать первыми…

– Я убью ее! – зарычал японец, не дослушав.

Нестор Васильевич отвечал, что это уже целиком и полностью будет на его совести. Мадемуазель Алабышева – невеста господина Камакуры, так что он волен делать с ней все, что захочет. Правда, пока он всего-навсего вражеский шпион, и в худшем случае ему грозит тюремный срок. Если же он убьет русскую подданную, вина его будет отягощена многократно. Так что он, Загорский, настоятельно не советует Камакуре-сенсею обагрять руки кровью барышни. Тем более что необходимости в этом никакой нет. Ведь прямо сейчас его никто не держит, и он может совершенно спокойно покинуть дом.

– Как – покинуть? – разъяренный Ганцзалин повернулся к Загорскому. – Мы его что, отпустим?!

Нестор Васильевич вздохнул и смиренно развел руками: ничего другого им не остается. Камакура оказался ловчее их, надо уметь проигрывать с достоинством.

Пока они переговаривались, японец с величайшим подозрением переводил взгляд с Загорского на Ганцзалина и обратно, не зная, как поступить. Наконец он все-таки решился: не отпуская барышню и по-прежнему держа у ее горла нож, он попятился к выходу из комнаты. Не прошло, однако, и пары секунд, как они оба с грохотом повалились на пол. Звякнул выпавший из руки Камакуры нож, в воздухе повисли яростные японские ругательства. Камакура барахтался на полу, запутавшись в белом платье невесты, та, придавив его сверху, кричала, панически размахивая руками.

– Вот это я и называю предвидением, – повернулся Загорский к Ганцзалину. – Слишком длинный шлейф у платья – это раз. Слишком высокий порог в кабинете – это два. Они просто не могли не упасть…

Глава вторая. Товарищ поляк

Легкая пролетка стремительно подкатила к дому, в котором располагалась московская квартира Нестора Васильевича, и встала как вкопанная. Тротуар тут был усыпан сухой золотой листвой от начавших желтеть деревьев, налетавший от Москвы-реки ветер поднимал ее и закручивал в маленькие огненные вихри.

Из подъезда появилась внушительная фигура Артура Ивановича Киршнера. Дворецкий легко нес два увесистых саквояжа – серый и коричневый. За ним налегке следовали Загорский и Ганцзалин.

Уложив багаж в пролетку, Киршнер подождал, пока туда же усядутся хозяин с помощником, и вернулся на тротуар. Кучер дернул вожжи, и пролетка, ускоряясь, покатила прочь. Киршнер проводил ее печальным взором и не двинулся с места, пока экипаж не растаял вдали.

– Каждый раз одно и то же, – сказал Ганцзалин, морщась. – Прощается с нами так, как будто видит в последний раз…

Загорский, сидевший на сиденье рядом с помощником, только плечами пожал. Как знать, может быть, Артур Иванович и прав. Все-таки они едут не куда-нибудь, а прямиком на театр военных действий. Оттуда вполне можно и не вернуться.

– Ну, сейчас ладно, – нехотя согласился китаец, – сейчас война. А до этого что? Или мы каждый раз на войну едем?

Загорский посмотрел на Ганцзалина с интересом. Пожалуй, он прав. Говоря высоким штилем, они ведь все время на войне. Независимо от того, чем именно они заняты – раскрытием заговоров, борьбой с уголовным миром, поиском шпионов, – все это, выражаясь высоким слогом, война. Война порядка и гармонии с хаосом и уничтожением.

– И Киршнер это понимает? – ухмыльнулся помощник.

Может быть, и не понимает, но наверняка чувствует. Он по меньшей мере чувствует возможные последствия такой войны. Если старый хозяин сгинет, искать нового сейчас будет довольно затруднительно.

– В конце концов, Киршнер просто мог по-человечески к нам привязаться, – заключил Загорский.

– К вам привязаться, – уточнил Ганцзалин, – к вам. Меня он терпеть не может, только с виду приветливый. Как говорится, в морду кормит калачом, а в спину лупит кирпичом.

Нестор Васильевич укорил помощника, заметив, что тот слишком подозрительно относится к людям. Тот отвечал, что люди это вполне заслужили. Пусть-ка сначала добьются его доверия, а там уж видно будет.

Тут он прервался, почувствовав, что пролетка остановилась и как-то странно завибрировала.

– Н-но! Не балуй! – услышали они испуганный голос возницы.

Седоки ощутили, что пролетка явственно накренилась. Загорский глянул вперед и увидел, что впряженная в экипаж гнедая лошадь ведет себя очень странно. Сначала ее забила судорога, потом животное присело на задние ноги и стало заваливаться набок. Вместе с лошадью начала медленно валиться набок и пролетка.

– Н-но, холера! – в панике кричал кучер, но никакая брань на бедную кобылу, разумеется, подействовать не могла.