Дело покойника Свина

Его голос, как я и ожидал, перешел на шепот, а вместе с его последними звуками испарился и Уиппет — не то, что невежливо, а так, как незаметно расплывается туман или еще что-нибудь в этом роде. Листок он оставил у меня в руках по ошибке — в этом я не сомневаюсь.

Я брел с кладбища, замыкая поредевшую процессию. Когда мы уже вышли на дорогу, симпатичный солидный мужчина, на которого я еще раньше обратил внимание, оказался рядом со мной. Задать вопрос, вертевшийся у меня на языке, было не так-то просто, и я раздумывал, как сформулировать его, чтобы никого не задеть, когда он внезапно сам пришел мне на помощь.

— Печальное событие, — произнес он. — Совсем еще молодой человек. Вы были хорошо с ним знакомы?

— Не знаю, — ответил я, понимая, что звучит это по-идиотски, и чувствуя на себе его удивленный взгляд.

Мужчина был, между прочим, довольно крупный, лет, наверное, чуть больше сорока, с круглым энергичным лицом.

— Дело вот в чем, — сказал я. — Я ходил в школу с одним Р. А. Питерсом и, когда утром просматривал «Таймс», мне пришло в голову, что я все равно еду в эти края и мог бы зайти сюда.

Он ласково улыбался мне, словно догадываясь, что я знаю чуточку больше, чем говорю, а я продолжал бормотать:

— А вот теперь, когда я здесь, мне кажется, что это не те похо… Я хочу сказать, что это, наверное, какой-то другой Питерс.

— Этот был коренастым, грузным мужчиной, — задумчиво проговорил мой собеседник. — Глубоко посаженные глаза, светлые ресницы, слишком толстый для своих тридцати семи лет. Среднюю школу окончил, кажется, в Шипсгейте, а потом учился в Тотхеме.

Его слова подбодрили меня.

— Да, — сказал я, — это мой Питерс.

Мужчина мрачно кивнул.

— Печальное событие, — повторил он. — Он приехал сюда после операции аппендицита. Не стоило ему делать ее — сердечко было слабовато. По дороге подхватил воспаление легких и… — он пожал плечами, — я уж ничем не мог помочь ему, бедняге. Из его родных здесь никого нет.

Я молчал. О чем тут, собственно, говорить?

— Я живу вон там, — он неожиданно кивком показал на единственный более-менее приличный дом. — Беру к себе выздоравливающих, их у меня всегда по несколько человек. И до сих пор еще никто не умирал. Я — здешний врач.

Я посочувствовал ему. Вопрос «Не занял ли, случайно, Питерс у вас денег?» уже вертелся у меня на языке. Врач об этом не упоминал, но я и так догадывался, что нечто в этом роде должно было случиться. Спрашивать, однако, не стал — не было смысла.

Пару минут мы постояли, разговаривая ни о чем, как обычно бывает в подобных обстоятельствах; потом я вернулся в Лондон. В Хайуотерс мы, к большому неудовольствию Лагга, не заехали. Не то, чтобы мне не хотелось повидать Лео или Дженет, но по какой-то необъяснимой причине я был выбит из колеи похоронами Свина и тем, что это оказались действительно его похороны. Печальные звуки убогого обряда едва слышным эхом продолжали отдаваться в моих ушах.

Письма были абсолютно одинаковыми — я сравнил их дома. Уиппет, видимо, так же, как и я, читал «Таймс». Странно только, что и он заметил связь между письмом и объявлением в газете. А тут еще совсем уж ни на что не похожее откашливание и тот мерзкий тип в цилиндре, о девушке с плутоватыми глазами я уж и не говорю.

Хуже всего, что все это не давало мне забыть Свина. Я вытащил старую фотографию нашей футбольной команды и внимательно всматривался в нее. Лицо у него было выразительное. Уже тогда можно было предположить что из него вырастет.

Однако я постарался забыть о нем. В конце концов нервничать не из-за чего: он мертв, больше я его уже не увижу.

Все это случилось в январе. До июня я успел совсем забыть о Свине. Как-то раз я вернулся с совещания в Скотленд-Ярде, где присутствовал также и Станислав Оутс и все мы поздравляли друг друга с раскрытием нашумевшего кингсфордского убийства, когда позвонила Дженет.

Я никогда не замечал у нее склонности к истерии, и поэтому меня удивил ее нервный, срывающийся голос.

— Это ужасно. Лео говорит: тебе надо немедленно приехать. Нет, Альберт, по телефону я не могу сказать, но Лео боится, что один человек тут… Слушай, Альберт, он У — как устрица, Б — как бифштекс, И — как история, Т — как…

— Ладно, — согласился я, — уже еду.

Лео встретил меня и Лагга на ступеньках у входа в Хайуотерс. За его спиной возвышались могучие белые колонны дома, построенного архитектором, не выходившим в годы учения, видимо, из Британского музея. Лео великолепно выглядел в старомодном охотничьем костюме и зеленой шляпе, напоминавшей цветочный горшок, — хоть снимай для семейного альбома.

Он решительно сошел со ступеней и схватил меня за руку.

— Мальчик мой, — сказал он, — ни слова… ни слова! — Он сел в машину рядом со мной и махнул рукой в сторону поселка. — В полицейский участок, прежде всего, туда.