Дело принципа

– Есть вещи, – сказал Фишер, – которые не объяснишь и объяснять не надо. Любовь, например. Или патриотизм. Но они есть. Вот вам, наверное, непонятно, за что какой-нибудь Ганс любит какую-нибудь Луизу, что он в ней нашел, почему он улыбается при виде ее, почему он живет с ней, делает с ней детей, тревожится о ее здоровье, а когда она умирает, кричит «не бросай меня, я пропаду без тебя!». Если вам это все непонятно, то это не значит, что этого нет. Наш карнавал прекрасен тем, что он вот такой, какой он есть. Пышный, нелепый, красивый и бесконечно родной. Я не хочу, чтобы он заканчивался. Тем более чтоб его кто-то чужой закрывал. Учтите, – сказал он, раскрывая портфель и доставая оттуда толстый конверт, – учтите, Адальберта, в данном случае я действую от себя лично. Да, у меня есть жетон. Да, я агент тайной полиции. Но в данном случае я действую как независимый адвокат, что и является моим, так сказать, легальным прикрытием. Поэтому знайте, что я очень сильно рискую. За мной не стоят шеренги людей в мундирах и касках, с карабинами наперевес, а также тучи чиновников и агентов. Я совсем один.

– Вам скучно одному! – расхохоталась я. – Вы хотите, чтобы мы были вдвоем?

Он осторожно посмотрел на меня:

– Не смею вам это предложить.

– Правильно не смеете, – сказала я. – Считайте, что я уже отказалась. Отдаться – может быть, со временем. А ввязываться в эти дела – ни-ни. Папа заругает.

– Так, – сказал он и достал из пакета кучу фотографических карточек и разложил их на столе лицом книзу. – Пусть это будет игра, – сказал он. – Не воспринимайте то, о чем я говорил, слишком серьезно. Вы, наверное, решили, что я заговорщик, революционер. Наоборот. Но, может быть, вы и правы. Революционер наоборот… Вы любите кайзера?

– Обожаю, – сказала я.

– Не издевайтесь, – сказал он.

– Почему это я должна издеваться? Господь с вами. Я верноподданная кайзера. Верноподданная нашей великой империи. Кроме того, я аристократка. Древней крови. Я, разумеется, очень уважаю и да, можно сказать, в каком-то смысле люблю – как весь народ любит своего монарха – да, я люблю кайзера. Тем более что лично от кайзера я не видела ничего худого. Более того, видела даже доброе.

– Вот как? – удивился Фишер. – Расскажите.

– Ах, ерунда в сущности, – сказала я. – Поскольку моя мама единственная и последняя носительница фамилии фон Мерзебург, в ответ на ее прошение кайзер всемилостивейше соизволил разрешить ей передать эту фамилию ее единственной дочери, то есть мне, с дозволением передать ее моему сыну, если таковой случится, вместе с графским титулом. То есть я не графиня, а вот мой сын будет графом фон Мерзебург. А если не будет сына, то даже дочери для передачи внуку, вот тем же самым манером. Добрый милый дедушка-кайзер!

– Отлично, – сказал Фишер, – а теперь посмотрим сюда, – и стал переворачивать фотографии.

Глава 23

Он стал переворачивать фотографии, приговаривая при этом:

– Старинный полицейский анекдот про фотографии, помните? Полицейский инспектор показывает арестованному пачку фотографий. «Вы знаете этих людей? Кого вы здесь знаете?» Арестованный отвечает: «Этого не знаю, этого не знаю, этого не знаю. Не знаю, не знаю, не знаю. А вот эту рожу поганую, этого подлеца – вообще ни разу в жизни не видел, не встречал и вообще не знаю, как зовут!»

Отто Фишер засмеялся.

Почему-то вот с этой минуты я стала в уме иногда называть его не «господин Фишер», а «Отто Фишер» или просто «Фишер». То есть как будто мы теперь друзья и даже сообщники.

– А что, я уже арестована? – спросила я.

– Бог с вами! – Он даже рассердился чуточку. – Это просто шутка. У вас что, совсем нет чувства юмора?

– Не знаю, – сказала я. – Когда мне смешно – я смеюсь. А какого-то там особого чувства юмора у меня нет. – Отто Фишер посмотрел на меня очень внимательно. – Это такая шутка! У вас что, совсем нет чувства юмора?

Он засмеялся в ответ.

– Итак, приступим, – сказал он.

Фотографии лежали на столе. Их было штук двадцать. Вернее, не штук двадцать, а точнехонько двадцать штук. Четыре ряда по пять. Фотографии были разные. Большинство – нормальные кабинетные снимки, портреты. Внизу даже виднелись вензеля фотографов. Некоторые были сфотографированы на грязно-сером фоне. Рядом с головой была приспособлена линейка. То есть это явно были полицейские фотографии. Но все они были пересняты на одинаковые квадраты матовой фотографической бумаги. Наверное, господин Фишер и в самом деле работал в каком-то полицейском управлении, где ему изготовили это лото.

– Итак, – сказал он, – посмотрите повнимательнее. Кого из этих людей вы знаете?

Я присмотрелась. Большинство лиц были совершенно незнакомые. Только один молодой человек в кадетской фуражке и френче с орлами на стоячем воротничке был отдаленно похож на брата моей подруги – Луизы Гунст, а вернее говоря, он был как две капли воды Луиза, а она говорила, что ее брат кадет. И хотя я ни разу его в глаза не видела, я почему-то была уверена, что это он и есть. Фридрих Гунст.

Я сказала об этом Фишеру.

– И это все? – удивился он.