Дело принципа

– Да нет конечно, – сказала я. – Вот мои новые друзья – Анна и Петер, – я вытащила их из общего пасьянса и отодвинула к углу стола. – Да вы и сами знаете, что я их знаю.

– Еще? – спросил Фишер.

– Еще, еще, еще… – протянула я. – Вот этот господин – официант в «Трианоне». Вот еще один господин, который все время там сидел на маленьком двойном диванчике у окна. Сидел и читал газеты. Я его видела там, наверное, столько же раз, сколько заходила в эту кофейную. Кажется, это драматический писатель Буркхаймер, он пишет либретто к новейшим операм. Пожалуй, все. Ах, нет. Еще вот этот арестант. Где я могла его видеть? – Я взяла его фотографию двумя пальцами, всмотрелась в его темное, наверное, смуглое лицо с красивыми, слегка сросшимися бровями. – Нет, – сказала я Фишеру, – все-таки нет.

– Ну а вот эту даму? – спросил он. – Неужели вы ее никогда не видели? Впрочем, откуда мне знать? Отвечайте.

На фотографии была довольно красивая женщина с какой-то странной прической. Вроде бы обыкновенный, но как-то необычно высокий пучок, торчащие из него шпильки и пряди волос, идущие к пучку от ушей большими полукружиями. Что-то китайское.

– Что-то китайское, – сказала я вслух.

– Верно, – сказал Фишер, – китайская маскарадная прическа. Эта женщина имеет поразительный вкус к жизни. Там, где другая ограничится желтым халатиком и какой-нибудь побрякушкой – я говорю о маскараде в китайском стиле, вы понимаете? – она не поленится полностью изменить свою прическу.

– Завидую, – сказала я, – но не узнаю.

– Врете или на самом деле? – спросил Фишер. – Даже не знаю, что тут удивительнее.

– А что такое? – рассеянно спросила я, продолжая вертеть в руках фотографию женщины с китайской прической и остро подведенными глазами.

– Ну как вам сказать, – усмехнулся Фишер. – Если вы врете, значит вы считаете меня за полного дурака. А это, видит бог, несправедливо. А если вы действительно не узнаете свою мать – графиню Гудрун фон Мерзебург, то значит, у вас, уж извините, что-то с головой.

– А вам трудно было дать нормальный портрет?! – закричала я. – Зачем эти маскарадные штучки? – я стукнула кулаком по столу, прямо по одной из фотографий, и увидела, что это тоже мамин снимок. И еще, и еще – всего четыре штуки, если считать этот, в китайском стиле. Наверное, у меня в самом деле что-то с головой. Ну и ладно. Придется донашивать ту голову, какая есть. Ноги у меня некрасивые, голова сумасшедшая – ну и что мне теперь, с моста в реку? А не нравится – подите все к черту!

Я так и сказала Отто Фишеру и встала из-за стола.

– Допейте кофе, – сказал он, – доешьте штрудель.

– Ну хорошо, – сказала я садясь. – Вот мы с вами узнали, поняли и удостоверились, что этих людей я знаю и помню. Вы бы еще добавили сюда моего папу, наших слуг и мою гувернантку – госпожу Антонеску. Какой смысл?

– Добавлять вашего папу и вашу гувернантку – действительно никакого смысла. Они к этому делу не имеют ни малейшего отношения. Особенно гувернантка.

– Что же за дело-то? – спросила я.

– Мы с вами не в управлении тайной полиции, поэтому я не могу брать с вас подписку о неразглашении. Но я уверен, что вы умный человек и сами все понимаете. Итак, попробую вам вкратце объяснить.

Он стал долго и подробно рассказывать о том, как он, несмотря на явное сопротивление или в лучшем случае безразличие своих коллег, практически в одиночку выявил довольно крупную и разветвленную организацию, которая действует на территории империи, хотя основную базу имеет в Сербии. Обнаружил этих людей он в ходе слежки за полковником Редлем, хотя у полковника, скорее всего, были очень высокопоставленные покровители в генштабе, контрразведке, а может быть, кое-где и повыше. Он, Фишер, абсолютно уверен в одном: Редль работал не на Россию, а на Сербию. Оперативные планы наших войск передавались именно в Белград, а не в Санкт-Петербург. Что, в общем-то, и понятно. Где Петербург, а где Белград! И представить себе непосредственное военное столкновение двух великих империй довольно-таки трудно. Разве что в ходе затяжной войны, когда границы и фронты уже сто раз успеют передвинуться. А маленькая агрессивная, исполненная, как бы это сказать по-нашему, l'esprit de ressentiment[19] – Сербия вот она, рядом. Но, увы, большое начальство мыслит большими категориями. Они почему-то убеждены, что великая держава должна воевать непременно с великой державой. А на державы поскромней они просто не обращают внимание, хотя именно из-за них и начинается вся беда. Или в нашем веке будет начинаться. Он, то есть Фишер, в этом полностью уверен.

Мои мысли с трудом поспевали за его длинными фразами. Тем более что он, стараясь говорить понятно и объяснять каждую свою мысль, употреблял слишком много придаточных предложений, и поэтому его речь превращалась в нагромождение причастных оборотов, в бесконечные цепочки «который» и «вследствие того, что». Поэтому я решилась его перебить.

– Ну а при чем тут моя мама? – сказала я.