Дело принципа

– Прекрасно, – заулыбался он несколько принужденно. – Вы в самом деле очень остроумная. Я вас просто обожаю.

– А теперь, – сказала я, глядя на фотографию, – расскажите мне про этих двух молодых людей – про Анну и Петера.

– Анна с ними, – сказал Фишер. – Она – дочь полковника генштаба. Возможно, он был один из тех, кто прикрывал Редля. В любом случае они были знакомы. Она в этой организации уже много лет. Мне кажется, именно она познакомила вашу матушку с этим «итальянским князем». Вам не кажется, что у нее с вашей мамой какие-то особые отношения?

– Не знаю, – честно сказала я. – Но я видела, как она подъезжала на извозчике к дому, где живет моя мама.

– Это все? – спросил Фишер.

– Да, все, – сказала я.

– Она опасный человек, – сказал Фишер. – Очень артистична. Может притвориться обидчивой, разыграть оскорбленную невинность или ревнивую барышню. В доверие втирается буквально за полчаса. Тут же становится лучшей подругой, наперсницей, поверенной во всех тайнах – для женщин. И легко влюбляет в себя мужчин. Но рисковать не станет – труслива. И уж конечно не пойдет на смерть. Очень боится физической боли, поэтому как боевая единица – ноль.

– А Петер? – спросила я, положив палец на его милое улыбчивое лицо на фотографии.

– Это наш человек, – сказал Фишер и быстро поправился, – вернее, мой. Потому что я работаю в одиночку. Он вам представился как Петер? – Я кивнула. – На самом деле он не Петер, а Петар. Он серб.

– Да, – сказала я. – он сказал, что он из Белграда.

– Он серб, – повторил Фишер, – но отнюдь не симпатизирует этим террористам и, в принципе, готов был нам помочь. Немножечко мешает Анна. Они любовники.

– Я догадалась, – сказала я. – А нам – это кому?

– Нам с вами, – простодушно сказал Отто Фишер.

– Нам с вами? – я подняла брови. Вернее, они сами у меня взлетели так сильно, что я почувствовала, как сморщился мой лоб. – Значит, три парочки сочинились: графиня и юный князь, Анна и Петер и мы с вами?

– Получается, что так, – сказал Отто Фишер.

– Нет, – сказала я, – так не получается. Мне так не нравится. Это превращает дело о государственной измене в какой-то пошлый водевиль. В финале все три парочки танцуют и поют. Карнавал, я же говорю.

– Извините, – сказал он. – Вы напрасно подумали про какую-то пошлость. Кстати говоря, вы сами заигрывали со мной и даже говорили, о, да, шутя, разумеется, что готовы мне отдаться через некоторое время. Но пусть меня в который раз выручит это проклятое чувство юмора. Однако я действительно люблю вас вот такой, какая вы есть – молодая, дерзкая, остроумная, задиристая, даже бесстыдная. Я люблю вас тем более сильно, что сознаю всю безнадежность этой любви.

– Отчего же безнадежность? – сказала я. – Делайте предложение, поговорите с папой. Я думаю, мы вдвоем сможем его уговорить. А?

– Вы серьезно? – спросил Фишер.

– А вы? – спросила я.

– Ну что за проклятие! – сказал Фишер. – Какая злая судьба!

– Что же злого? – спросила я, положив свою руку на его раскрытую ладонь. – Прекрасная, удачная, добрая судьба. Мы поженимся и уедем куда-нибудь далеко-далеко, где нас не тронут бури двадцатого века. В Австралию или Соединенные Штаты. Или в вечно нейтральную тихую Швецию.

Отто Фишер, снова превратившийся в господина Фишера, схватив меня за руку, забормотал что-то о том, что он безумно счастлив слышать эти слова, и что он даже в самом ласковом сне, в самой смелой фантазии не мог представить себе такого, что его мечта турум-пум-пум… так будет близка к осуществлению тарам-пам-пам… и что лучшая в мире девушка тра-ля-ля… готова стать его женой ай-лю-лю… Но что честь офицера и долг патриота не позволяют ему бросить родину, бросить нашу бедную империю, бросить наш чудный волшебный карнавал именно в тот самый момент, когда злые и подлые люди хотят ой-ой-ой и стремятся ай-ай-ай.

Мне стало скучно его слушать. Я сидела, опустив голову, ковыряла ложкой яблочный штрудель и запивала его совсем уже остывшим кофе со сливками.

А вот и официант. Он принес господину Фишеру новую чашку горячего кофе. Фишер докончил длинную тираду про вечную борьбу долга и влечения, любви и чести, страсти и служебных обязанностей и отпил глоточек.

– Отлично, – сказала я. – Но, по-моему, никакого противоречия здесь нет. Ничего страшного. Все равно свадьба будет не завтра. Даже если предложение сделаешь сегодня. Вы сделаете предложение. Мы объявляем о помолвке. Я удаляюсь в поместье, где наши сельские мастерицы шьют приданое – не всё же обязательно покупать в модных магазинах. Простынки и наволочки, а также батистовые ночные рубашки вполне прекрасно можно сделать в нашей маленькой сельской швейной мастерской. Наши столяры и обойщики тем временем будут оборудовать комнаты для нас: нашу гостиную, нашу столовую, спальню, ваш кабинет и мой будуар. У нас там в доме есть целое пустующее крыло – я не заходила туда уже лет пять – специально для нас с вами. Папа будет счастлив. Договорились?

Он молчал.

– Одну минуточку, – сказала я и спросила у официанта: – У вас есть уборная? Проводите меня.