Дело принципа

– Легче всего не встревать в дела, – сказал папа, – когда что-нибудь забываешь. Или делаешь вид. Когда-то у меня была тетушка, двоюродная или троюродная, уже не помню, из тех Тальницки, которые жили в Саксонии. Она ужасно вышла замуж. Правда, за богатого человека. У них был дом в Дрездене. Он изменял ей на каждом шагу, а под конец обнаглел так, что водил актрис прямо к себе домой, а бедная старушка, ей уже за шестьдесят было, в это время сидела за книгой в своей спальне, в том же этаже. Она была совершенно глуха, ну, не совершенно, а так, едва слышала – надо было кричать. Однажды я ее спросил: «Тетя Тилли, вам надо сходить к доктору. Может быть, вам пропишут что-нибудь от глухоты». А она мне сказала, тоже прокричала своим смешным скрипучим голосом: «Если я чего и недослышу, то мне даже лучше».

– Странные у тебя сближения, – заметила я. – Глухая старушка – жена развратного старика, и ты – сорокалетний мужчина в расцвете сил, владелец огромного имения.

– Не знаю, – сказал папа и вдруг сел на диван. – Ничего не знаю. Иногда на самом деле хочется все забыть. Никого не узнавать. Проходить мимо старых знакомых, как мимо деревьев в парке. Я их не люблю, скажу тебе честно, Далли. Бессмысленные люди. И я такой же. Твой дедушка был другой. Он управлял имением, награждал и наказывал, чувствовал себя королем в своем маленьком замке. Он любовно строил дом, приглашал художников, чтобы расписывали потолки, покупал статуэтки и даже картины, тратил на них много денег. Помнишь картину, которая висит у нас в дедушкином кабинете? Там, – он махнул рукой на окно, – в поместье?

– Помню, – сказала я и передернула плечами. – Ужас какой. Почему он купил именно эту картину?

– Потому что она очень красивая и дорогая, – сказал папа, поджав губы. – Он купил ее в Милане на аукционе.

– Знаю, – сказала я, – знаю. Даже художника помню.

– Художницу, – поправил папа.

Да, конечно, художницу, я прекрасно помню. Артемизия Джентилески. «Иаиль». Библейская история. Вражий полководец взял в плен красавицу. Или она специально отдалась ему в плен, как Юдифь, с далеко идущей целью. У меня нет под рукой Библии, извините. А потом ранним утречком она взяла колышек от палатки – дело происходило в шатре, а шатры ставят на растяжках, а растяжки цепляют за вбитые в землю колья. Вот она взяла такой колышек в левую руку, а в правую руку молоток для вбивания этих колышков. Большой такой, деревянный, тщательно выписанный молоток, на картине каждая прожилочка дерева видна. И как засадит ему этот колышек в висок! На картине были выкаченные глаза этого полководца, брызнувшая кровь и раскрытый в предсмертном крике рот. Спасибо, что не было рассаженного черепа и вылетевших мозгов. Хотя висок с торчащим в нем колышком написан довольно подробно. Но вообще хорошая картина. Примерно полтора метра в высоту и два с небольшим в длину. Самое же милое было то, что эта героическая Иаиль смотрела не на свою жертву и не на кого-то из стражников, уже протянувших к ней руки, а прямо в глаза зрителю. У нее были большие, выпуклые и чуточку зеркальные глаза с расширившимися зрачками, то есть как будто она делала это напоказ кому-то, кто на нее сейчас смотрит. И я подходила близко, смотрела в ее зрачки и видела там странное маленькое отражение. Будто бы женская фигурка с рукой, согнутой в локте. Я долго так смотрела, то приближаясь, то отдаляясь, то сощуривая глаза, то сжимая кулак в трубочку, пока, наконец, не поняла – эта фигурка с приподнятой рукой – это художница с палитрой. Это и есть она сама – Артемизия Джентилески. Я потом прочитала про нее, что она была дочерью художника, забыла, как зовут, но тоже Джентилески, разумеется. Занималась в мастерской своего отца, и там ее изнасиловал другой ученик отца, какой-то малоизвестный живописец, старше ее лет на десять. А ей было семнадцать лет, кажется. Артемизия, однако, была гордой девицей, но гордой без стыдливости. И поэтому она, не убоявшись огласки этого позорного случая, подала на своего обидчика в суд. Суд длился несколько лет, и ей все-таки удалось доказать его вину. Его даже, кажется, посадили в тюрьму. Правда, ненадолго. Но то уже не важно. Важен факт. А потом она остаток жизни рисовала то Юдифь, то Иаиль. То отрубала голову мужчине, а то забивала ему кол в висок. Веселая была дама. Вышла ли она после этого замуж? «Большая Лейпцигская история искусств» об этом умалчивает.

Вредная картина. Для воспитания молодых девиц, а также для недавно вышедших замуж графинь.

– Да, помню, помню, – повторила я. – У дедушки был странноватый вкус.