Дело принципа

— Ну а чего ж тут худого-то? — спросила я, подлаживаясь под народный говорок. — Чего ж худого-то? Дело-то такое. Радоваться надо. А кто же он-то? Он-то кто, а?

— Неважно, — сказала Грета.

— Почему ж неважно? — сказала я. — Чего ж скрывать-то?

Я хотела прибавить еще что-нибудь очень народное, вроде «любовь да совет», «мешок золота и детей кучу», как вдруг до меня кое-что дошло. Господи, какая же я глупая!

— Во грехе? — спросила я.

Спросила, насколько возможно, с доброй улыбкой. Да Грета сама сразу все поняла. Я же не священник, чтоб меня бояться.

— Во грехе, барышня, — сказала Грета и снова заплакала.

— Иван? — спросила я.

Она кивнула.

Тот самый повар Иван, с которым она еще вон когда спала на моей постели и уронила свой золотой волос. Иван, с которым она ездила в бакалейную лавку «так просто проветриться» и с которым она показала мне, как это бывает у женщины с мужчиной. Ну что ж. Хоть какое-то, а постоянство.

Я громко вздохнула.

Наверное, так же громко, как три дня назад, когда я стояла под окном и глядела на полуголую Анну. Но это видение пролетело пулей и исчезло. Я вздохнула еще раз.

— Что такое, барышня? — спросила Грета.

— Ничего, — сказала я, отряхиваясь от лишних воспоминаний. — А то давай, Грета, я папе на твоего Ивана пожалуюсь, и он его привезет сюда. Вот как тебя. Пошлет за ним крепких мужиков. Они его за белы рученьки — и в тележку. А белы рученьки-то свяжут и ноженьки, чтоб не удрал по дороженьке! — что-то меня сильно занесло в народность. — А потом плеткой по жопе и под венец, а?

— Не крепостное же право, — сказала Грета.

— Верно, — кивнула я. — Забыла. Хотя жаль, что не крепостное. А то бы мы его у-у-у-у…

— Не смейтесь, барышня, — сказала Грета.

— Я не смеюсь, — сказала я. — Я тебя очень люблю, в смысле очень хорошо к тебе отношусь. Иди купайся.

Я проводила ее в ванную комнату.

Мне почему-то вдруг захотелось прилечь.

Странное дело, я всегда такая прыгучая была, в постель не загонишь. А сейчас устала, как будто камни ворочала. Смешные слова: я никогда в жизни не ворочала камни, не таскала ведра с водой или корзины с яблоками. Но вот сейчас у меня было именно такое чувство — как будто камни ворочала. Мне хотелось лечь и задремать. Второй раз в жизни. А первый был совсем на днях, на скамейке против дома по Четвертой Римской дробь Пятнадцатая Арабская. Под окнами моей мамы.

Я прошлась по квартире.

Папа сидел в своей комнате и что-то читал.

Почему-то меня это одновременно рассмешило и разозлило — ну сколько можно читать? Сколько книг можно сбрасывать в этот бездонный колодец, который все равно останется пуст, потому что на дне колодца есть такой маленький ручеек, который уносит все эти книги неизвестно куда. Наверное, по каким-то подземным руслам обратно в море. А в море рыбаки вылавливают их сетями, сушат и отдают обратно в книжные лавки. А там папа их снова покупает и опять читает — бросает в тот же самый колодец. Мне вдруг показалось, что он прочитал не десять тысяч книг, как он хвастался, а всего штуки две или три. Вот так, по кругу. А может быть, тут вообще нет никакой разницы.

Это мне уже казалось в полусне.

Я как будто глазами видела этот колодец, летящие туда книги, рыбаков, которые вылавливают книги из моря, и своего папу, который бросает их снова в колодец, — это все уже мелькало передо мной, когда я лежала в своей комнате поверх покрывала, прикрыв глаза и засыпая.

Меня разбудил скрип двери.

На цыпочках вошел Фишер. Я совершенно не удивилась, не подумала — где папа, где Генрих, как он смеет входить без спросу, и вообще. Я села на кровати, поправила прическу и сказала:

— Как хорошо, что вы пришли. Где вы пропадали столько дней?

— Ох, дорогая Адальберта! — сказал Фишер. — Столько суматохи. Едва разобрались.

— Даже интересно, как вы там разбирались?

— Ничего особенного. И ничего страшного. Уверяю вас, никто не выносил труп частями в саквояже и не топил его в реке. Обыкновенная полицейская волокита. Разве что чуть дольше обычного. Но вы нам задали задачу… Хотя и помогли, конечно.

— Нет, не я! — Я даже стукнула кулаком по кровати, на которой сидела. — Вы что? При чем тут я? Это какой-то агент тайной полиции. Меткий стрелок. Читайте газеты, там все написано. Но не в том дело. Фишер, у меня к вам серьезный разговор. Давайте сразу и начистоту. Я готова поработать на тайную полицию самое маленькое один раз, а может, и больше. Если надо будет. Кайзеру надо или вам лично — без разницы. Мы, наемные убийцы, — народ бесхитростный, веселый и исполнительный. Пиф-паф — и все дела. Вы говорили, что вас беспокоит этот итальянский князь и что вы хотели бы, чтобы я, значит, его… Да? Да?

— Да, — сказал Фишер.

Обожаю людей, которые на такие вопросы отвечают быстро и прямо!

— Отлично, — сказала я. — Но услуга за услугу.

— Слушаю вас внимательно. — Фишер посмотрел мне в глаза.

Я увидела, что он действительно слушает меня очень внимательно.

— Фишер, — начала я, — вы адвокат и все можете. Вы адвокат, а значит, умный человек. Кроме того, вы человек сильный и решительный.

— Вы мне трижды или даже четырежды льстите, дорогая Адальберта, — сказал Фишер.