Дело принципа

— Прекратите, — я оборвала его. — Давайте коротко. Фишер, есть ребенок. Он еще не родился. Он пока еще в животе у одной моей знакомой. Я хочу, чтобы у этого ребенка в жизни все было хорошо.

Фишер пожевал губами и сказал:

— Нет ничего проще. Вам нужно только договориться с вашим папочкой. Он выдает вам некий капитал. Вы кладете этот капитал в банк на имя ребенка. Или на имя его матери, если вы ей так сильно доверяете. И все. Все это можно оформить в течение двух-трех дней.

— Фишер, какой вы скучный, — упрекнула я. — Я это и без вас знаю. Чтобы положить деньги в банк, а перед этим выпросить их у папы — для этого не нужен адвокат. Фишер, у меня к вам серьезный разговор, а вы все время виляете. Фишер, посмотрите на меня внимательно. У меня нелепая фигура, почти совсем нет груди. А если сменить прическу, а к прическе одежду? Фишер, сделайте меня мальчиком. Пусть меня зовут Адальберт-Станислав Тальницки. Унд фон Мерзебург, разумеется. Вернее, теперь уже безо всякого «унд». Просто фон Мерзебург, я же буду мальчик.

— Что я должен для этого сделать? — испуганно спросил Фишер.

— Ничего особенно страшного, — сказала я. — Ничего, что выходило бы за рамки адвокатской профессии, со всеми присущими ей фокусами, ну, вы сами понимаете… Поменяйте документы: украдите метрическую книгу в церкви, замените там нужный лист. Ну и что-нибудь еще, откуда я знаю? А может, и этого не надо. Изготовьте мне метрическое свидетельство и заграничный паспорт на мужское имя.

— И что потом? — спросил Фишер.

— Да ровным счетом ничего, — я пожала плечами. — Дальше я сама. Вернее, сам. Поеду в другой город или лучше в Швецию, куплю там домик, ну и все.

— А что скажет ваш отец? Что скажет ваша мать?

— Маме на меня наплевать, — объяснила я. — А папу можно убедить в чем угодно.

— И зачем все это? — спросил Фишер.

— Адвокаты не должны задавать таких странных вопросов. — Я уже начала терять терпение. — Если вы очень недоумеваете, самое большое, на что вы имеете право, это повысить гонорар. Не бледнейте так. Не вращайте глазами. Эти действия трудно назвать противозаконными.

— Подлог! — возразил Фишер.

— Это даже не подлог! — объяснила я. — У подлога есть какая-то цель. Какой-то злостный умысел. Например, присвоение чужого имущества. Сокрытие преступления и так далее. А это просто наклонность характера.

— Нет! У адвоката есть еще одно право — отказаться. Я никогда не занимался такими странными, такими абсурдными, такими, уж извините, безумными вещами. Но не это главное, — продолжал Фишер. — Я знаю, зачем вам это нужно. Вы хотите стать мужчиной и жениться на Грете Мюллер. Вы хотите, чтобы ребеночек, которого она прижила от повара, носил вашу фамилию. Честное слово, глупо. Если вы так влюблены в эту девицу, положите на ее счет капитал. Наймите для нее квартиру, давайте ей деньги, покупайте ей одежду, принимайте участие в воспитании ребенка. Ведите себя как добрая тетя. Никто слова дурного не скажет. Наоборот, все будут в восторге. «Ах, какое большое сердце у Адальберты Тальницки!» Но не сходите с ума.

— Хочу! — сказала я.

— Нет! — ответил Фишер. — Нет, и еще раз нет. Но не потому, что я так озабочен нравственностью. Не потому, что мне непосильно выписать вам фальшивую копию метрического свидетельства или подменить первоначальные документы. Ах, Адальберта, в нынешнем мире все можно сделать за деньги.

— «Le veau d’or est toujours debout! — запела я. — Ха-ха-ха-ха! On encense! Sa puissance d’un bout du monde à l’autre bout! [22]Тарам-пам-пам!» — Ну, значит, да?

— Нет, Адальберта. Догадайся почему. — Он перешел на «ты».

— Потому что ты идиот и трус! — сказала я тоже на «ты» в ответ. — Ты боишься, что я убегу с этим паспортом и не сделаю, что обещала? Ты мне не доверяешь? Несчастный ты человек! С кем ты имел дело всю свою жизнь? С мелкими жуликами? С евреями и выкрестами? С продажными штабными крысами? Я даю тебе слово имперской аристократки, что не уеду, пока не сделаю обещанного. А как — это уже моя забота.

— Нет! — закричал Фишер. Он вдруг упал на колени перед кроватью, на которой я сидела, обнял мне бедра и поцеловал живот. — Я верю тебе! Но все равно нет! Потому что я тебя люблю, Адальберта! Я влюбился в тебя, когда ты была еще совсем девочкой. Я никому тебя не отдам. Тем более какой-то деревенской бабе. Я не позволю тебе погружаться в пучину извращений. Ишь чего выдумала, девчонка! — сказал он, встав на ноги и обидно щелкая меня по носу. — Мальчиком она стать хочет! Совсем потеряла приличия. Не выйдет!

И щелкнул меня по носу еще раз.

Я проснулась.

Конечно, мне все это приснилось.

Открыла глаза. Папа сидел на моей кровати и пальцем ласково теребил кончик моего носа.

— По-моему, ты первый раз в жизни заснула днем, — сказал он. — Твоя первая гувернантка жаловалась: ты как в два года перестала спать днем, так и все.

— Первая гувернантка! — засмеялась я. — Эмилия, которую ты соблазнил, сделал ей животик и выгнал?