— О, все в порядке, — улыбнулся мужчина, и, не обращая внимания на то, что она уже открыла рот для следующей реплики, продолжил: — Естественно, я мог бы добавить другие ягоды, тогда крыжовник раскрыл бы свой вкус иначе. Однако я — сторонник моновкусов.
Девушка отпила чаю, аккуратно поставила чашку на стол и сказала:
— Ваш адрес мне дал Сильвестр Григорьевич Богач.
Мысленно пообещав заставить Сильвестра Григорьевича горько пожалеть о содеянном — вот еще выдумал! — раздавать адреса шахматных партнеров разным девчонкам, Тарас Адамович заметил:
— Сильвестр Григорьевич, кстати, наоборот — любит, когда в варенье смешиваются разные вкусы. Но ведь варенье — не борщ. Чтобы оно удалось на славу, хватит и одного вида ягод. Что скажете?
— Наверное, вы правы. Понимаете, я к вам пришла… Мне посоветовали… Сильвестр Григорьевич…
— Тот еще советчик, скажу я вам.
— Моя сестра исчезла, — вдруг четко молвила гостья. Она не расплакалась и не впала в истерику, чего больше всего боялся бывший следователь. Слезы смущают, создают ненужный хаос. Он медленно пододвинул к ней наполненную лакомством розетку и, обреченно вздохнув, посоветовал:
— Попробуйте рассказать все по порядку. Я выслушаю вас.
Ворона с соседнего дерева снова скептически каркнула. Девушка отставила чашку и тихонько начала:
— Меня зовут Мирослава Томашевич. Мы с сестрой уже полтора года живем в Киеве, снимаем квартиру в доме по ул. Большая Подвальная, 34. Я учусь на Высших женских курсах.
Хозяин удивленно поднял брови.
— Юридический факультет, — добавила гостья. — Сестра — балерина в городском театре.
Девушка на мгновение запнулась.
— И она исчезла?
— Да. Сильвестр Григорьевич сказал, что вы можете помочь ее разыскать.
— Сильвестр Григорьевич — выдумщик, — качнул головой Тарас Адамович.
— Но… вы же — следователь Галушко? Сильвестр Григорьевич сказал, что вы — самый лучший…
— Если Сильвестр Григорьевич имел в виду нашу с ним партию в шахматы, то тут я с ним не спорю.
Девушка невольно улыбнулась, хотя улыбка получилась невеселой.
— Она выступала в небольшом пластическом этюде в Интимном театре, я вошла к ней в гримерную после выступления, однако ее там не оказалось. Вторая балерина сказала, что Вера вышла минуту назад, я ее искала, однако… — она крепко сжала пальцами фаянсовую чашку. — Я ее не нашла. Знала уже тогда — что-то случилось. Искала в театре, расспрашивала знакомых, потом ждала ее дома — Вера не вернулась… Я…
— Как давно это было?
— Неделя прошла, — опустила глаза.
Томашевич. Вероятно, полька. Стройная, как будто сама из балета. Но балерина… Балерина. Мосье Лефевр писал ему о русском балете в Париже, упоминая c’est magnifique[1] чуть ли не в каждом предложении. Однако Тарас Адамович, говоря о балеринах, употребил бы другое слово — frivole[2]. Мадемуазель Томашевич пропала или просто забыла о времени?
— Вы тоже так думаете?
— Как?
— Как в полиции. Что она просто где-то развлекается?
Выходит, она уже была в полиции.
— Да, уже была. Почти сразу. Следователи сказали, что балерины… они не исчезают надолго.
— Вам предложили подождать?
— Да. Но… Вера никогда бы не поступила со мной так. Она не исчезла бы без предупреждения. Я знаю, что-то случилось.
Ее уверенность была абсолютной. Или же это просто попытка оправдать сестру?
— Понимаете…
— Просто Мира.
— Понимаете, Мира, я — не следователь. Уже давно.
— Сильвестр Григорьевич сказал, что бывших следователей не бывает, — уверенно сказала девушка.
Сильвестр Григорьевич уже наговорил на скорый и болезненный мат в три хода в их партии.
Вслух спросил:
— А Сильвестр Григорьевич…
— Он муж подруги нашей матери.
Стало быть, Марта. Жена Сильвестра Григорьевича могла принудить мужа к любому обещанию. Как же он сразу не догадался! Марта нередко делилась с ним рецептами консервированных томатов, щебетала о ценах на сахар или рассказывала городские сплетни, однако впечатление легкости и легкомысленности разговоров с ней было обманчивым. Марта управляла Сильвестром Григорьевичем железной рукой. Но его шахматный партнер — из Фастова. Неужели этой хрупкой сестре балерины не нашлось к кому обратиться в Киеве?