Дело шести безумцев

Мы их МАКСИМизировали. Вместо того чтобы уничтожить яды Аллы, мы уничтожили их повелительницу – богиню тайн, которая хранила секрет в том числе и о пыльце, от которой веяло терпким ароматом герани. Алла взорвала свое хранилище сама, планируя убить меня. Она выиграла в том сражении, придя к финишу первой.

К тому, где победитель пересекает черту и разрывает похоронную черную ленту.

Когда в машине по пути в Костино Воеводин перечислял три основных мотива преступлений: страсть, деньги и месть, я повернула голову к Смирнову, который ссутулился на заднем сиденье, делая вид, что читает книгу, и спросила:

– Ты веришь в страсть, Камиль? Веришь, что она способна убить?

– Месть, – буркнул он, – только месть способна убить. А страсть так… отшлепать.

– Страсть – это восклицательный знак любви. Она сильнее, чем шлепки.

Его плечо дернулось, а пальцы скользнули по шраму-паутинке на виске, пытаясь прикрыть его копной волос.

– Норадреналин, серотонин и допамин. Фенилэтиламин, эндорфины и крохи окситоциновой обезболки – вот что такое «любовь». Гормоны. Химия. Наука. Точка. Никакого восклицания.

– Раз ты ученый, ты должен верить в любовь. Хотя бы в допаминовую.

– Я верю в физику, – продемонстрировал он обложку книги, – в этой науке нет никаких глупостей. Никакой, – перекорежило его губы, – допаминовой бурды. – Так и не смог он произнести ругательное в его понимании слово на «л».

– А как же уравнение Дирака? В нем зашифровано признание в любви. Когда две частицы вступают в контакт, их связь остается навечно, даже если они отправятся на противоположные концы планеты. То, что случается с одним, влияет на другого.

– Как у журавлей, – бросил реплику Воеводин, который вел машину, – когда в один день и час они возвращаются друг к другу с противоположных краев планеты.

– Нет, – отрезала я, отворачиваясь к окну, – у журавлей не так… пока они возвращаются, их могут подстрелить охотники или сожрать дикие звери.

Воеводин замолчал, но не Камиль:

– Это не уравнение Дирака, а уравнение «дурака», Журавлева. Где ты вычитала такое определение? В статусе социальной сети? – И он продолжил подтрунивать надо мной: – «Меня легко потерять, но невозможно забыть»?

– Камиль, – одернул его Воеводин, – не шути про память и Киру, будь так добр. И коллеги, прошу вас, в Костино вы должны общаться профессионально. С выдержкой и уважением к свидетельнице или участковому. Исключительно деловым тоном. Вы сможете?

Смирнов ответил, не поворачивая головы:

– Отправьте Журавлеву в делопроизводители. У них прекрасный «деловой» тон.

– У нас нет такого отдела, Камиль, – ответил Воеводин.

А я возразила:

– Камиль все устроит. Выкопает мне бункер под своими катакомбами и секционной!

Спускаться в подземные владения Задовича опасались все, кроме меня, Жени Дунаева и его лингвистов-переводчиков, работающих с шифрами. Им не досталось пространства на трех этажах выше уровня земли, и временно (а в переводе с офисного это означало «навсегда») Дунаеву и его команде выделили кабинет недалеко от Смирнова.

Камиль фыркнул:

– Тянет под землю? Думал, ты Журавлева, а не Кротова. Тебе бы в небо. В кабинет на чердаке.

– А тебе бы на остров! На необитаемый! Без коллег и вообще без людей! – выкрикнула я, но Камиль от безобидной фразы (не к черту же я его послала, а почти что в рай) пришел в бешенство, как и его плечо, что дернулось трижды.

Выскочив из машины, Смирнов поправил синие латексные перчатки, в которых провел весь день. Он прибыл в них к особняку еще утром, но для нас с Воеводиным это было нормой. Камиль никогда их не снимал, находясь в бюро, словно не собирался прикасаться ни к чему, что трогали его коллеги.

– Где эта сука?! – взревел Камиль, пока я краснела, закрывая блокнотом лицо, которое приобрело тон моих красных гольфов в клетку. Я думала, что он зовет так свидетельницу Ляпину, но Воеводин меня успокоил:

– Он о собаке, Кира. Кокер-спаниель Ляпиной по кличке Золушка принес в дом ту самую берцовую кость, скорее всего, из мусорного бака неподалеку.

– Бака! – хмыкнул приблизившийся к нам участковый. – Тут же ж мусорный «бак» под каждым кустом! Не люди, а свиньи! Штрафов на них не хватает. Там псина и подобрала кусок мужика!

Камиль не слушал участкового. Вооружившись лупой – треснувшее стекло, рукоять перемотана синей изолентой, – он шарил ею между ног хозяйки Золушки. Уверена, Камиль не замечал босую блондинку в бикини, ее маняще покрывшуюся мурашками шею и спущенные бретельки купального лифа, пока Золушка крутилась и тявкала возле ее ног. Перестав пытаться успокоить псину, Камиль схватился за лодыжки девушки, резко раздвигая их в стороны, и поймал спаниеля за ошейник.

– Тише, девочка, тише, все будет хорошо.

– Вы считаете? – обмахивалась ладонью свидетельница.

Но Камиля никогда не интересовали теплые тела, его привлекали ледяные трупы, с которыми он работал в подземелье с утра до ночи, швыряясь сброшюрованными папками о дверь, когда материал в них был переписан сотрудниками медблока не тем шрифтом или без нужных запятых.