Дело сибирского душегуба

— Хрень какая-то, — пробормотал Саня Горбанюк. — Он что, специально это местечко подобрал? Чушь, не мог он это сделать…

— Откуда он знал, что Женя пойдет к подружке в определенный час? — задавался вопросом Шишковский. — Точно, полная хрень вырисовывается…

— Темнеет, убийца рыщет по городу в поисках жертвы… — услышала я вдруг собственный голос и испугалась. Никто не прервал — удивились. — Или просто шел по своим делам, — допустила я. — Он ведь не только маньяк, верно? Он еще и советский гражданин, имеет работу, круг каких-то обязанностей, возможно, семью… Идет человек, не вызывает подозрений, ничем не отличается от окружающих. Как тот почтальон — с толстой сумкой на ремне.

— Почему с сумкой? — тупо спросил Хорунжев.

— Элементарно, — вздохнула я. — И ничего подозрительного. Полгорода ходят с сумками, сетками, авоськами, небоськами… Идет человек по своим делам, никому не интересен — он же не идиот, чтобы в открытую приставать к детям? Или просто гуляет, дышит воздухом, присматривается. Только за угол сворачивает, видит, девчонка спешит через пустырь к дому. Волосы по ветру, курточка расстегнута, в идеале бы еще и пионерский галстук… Не спятила, мужики. Когда маньяк меня прибрал семнадцать лет назад, я вся такая и шла — беззаботная, куртка нараспашку, волосы по ветру, красный галстук развевается… Мы же не знаем, может, его определенный тип заводит или некая манера поведения. А если завелся, то уже не остановится. Меня в багажник бросил — хотя не имел стопроцентной уверенности, что нас не видят. И здесь то же самое. Женечка вошла в подъезд, припустил следом, оценив мимоходом, что явных свидетелей нет. Возможно, внешность изменил — очки, усы и так далее. Догнал на лестнице, придушил, поволок в подвал. Откуда знал, что подвал открыт и там никого нет? Хороший вопрос. А вдруг он в местном ЖЭУ работает? Сантехником, электриком, водопроводчиком? Или инженером по теплосетям, или еще кем-то? Или просто наудачу действовал, имея при себе набор полезных инструментов, включая фомку. Об этом узнаем только после его поимки…

— Маргарита Павловна права, — поддержал меня Туманов. — Мог действовать наудачу, в успехе своего мероприятия уверенности не имел. Он любит рисковать, получает от этого дополнительное удовольствие. Адреналин ведрами, все такое… И если спалят, то будет убивать не только малолетних девочек — это понятно. То есть работает наш упырь без продуманного плана, рискует, импровизирует. Причем уверен в своих возможностях, чувствует безнаказанность. Когда-нибудь попадется, но мы не можем ждать…

— А сумка-то ему зачем? — не понимал Хорунжев.

— Да что тут непонятного, — разозлился Шишковский. — Он с девчонок снимает одежду, самому нужно переодеться после содеянного. Это он здесь зверь — когда малолеток терзает. А в свет выходит — должен быть как все, сливаться, так сказать, с местностью… Как долго он пробыл в этом подвале? Может, час, или около того. Утолил свою жажду, переоделся. Убедился, что в подъезде никого нет, вышел из подвала, затем на улицу — а тогда уже окончательно стемнело…

— Не верю, чтобы его никто не видел, — крякнул Горбанюк. — Он же не пустое место, не из воздуха сделан.

— Надо проверять, — согласился Туманов. — Опрашивать жильцов, возвращать им память. Работа предстоит колоссальная.

В подвал спустились эксперты. Охала Римма Высоцкая: что за ужасные ступени? Почему так глубоко? А ничего, что у нее клаустрофобия и весьма скромная зарплата? Посмеивался Владимир Александрович, помогая коллеге спуститься. Обнаружив внизу угрюмых оперативников, прекратил смеяться, расстроился.

— Снова вы? Да еще и в полном составе, включая высоких краевых гостей? Мы скоро от вас шарахаться будем. Не говорите только, что опять…

Этих не рвало, ко всему привыкли. Но черным юмором перестали злоупотреблять, и голоса подсели. «Жертва задушена, — глухо вещал из-за стенки Головаш. — Предположительно руками. Насилие видно невооруженным глазом. Убийца вошел в исступление — видимо, обстановка подействовала, наносил сопутствующие удары, ломал кости, вывернул девочке челюсть. Скальп снимал небрежно, видимо, света не хватало, остались трещины на костях черепа… Нет, мужики и дамы, дальше без комментариев, все подробности прочтете в отчете…»

Наверху шумели люди, истошно голосила женщина. «Женечка, солнышко, ненаглядная моя!» Она кубарем катилась по ступеням, стала биться в загородки — растрепанная, источающая запах спиртного, в засаленной куртке неопределенного цвета. Оттолкнула Хорунжева, по глупости заступившего дорогу. Остановить этот хмельной ураган было невозможно. Она влетела внутрь, заголосила, как ненормальная, рухнула на колени, стала ползать вокруг трупа. «Женечка, что с тобой сделали?! — верещала она с надрывом. — Господи, за что ты меня наказываешь?!» Римма Высоцкая попыталась оттащить горе-родительницу, но это было бесполезно. Два тела — живое и мертвое — сплелись в каких-то страшных объятиях, замогильный вой огласил пространство подвала.

— Мужики, будем смотреть или что-нибудь сделаем? — взорвался Головаш.