Дело совести (сборник)

Тем временем надлежало как-то разобраться с Кливером и его приспешниками. Как ни крути, а все ж они человеческие души. Если каким-либо образом Руис-Санчесу придется пойти на то, что повелел Адриан VII, и у него получится, исчезнет не просто набор привлекательных галлюцинаций. Несколько сотен душ человеческих подвергнутся мгновенной смерти и — вероятно, и даже более чем — проклятию; как-то не верилось Руис-Санчесу, будто десница Господня протянется с небес во спасение тех, кто замешан в проекте вроде кливеровского. Но так же неколебимо был он убежден, что не ему осуждать на смерть кого бы то ни было, тем более на смерть без покаяния. Сам-то Руис уже осужден — но пока не за убийство. Помнится, Тангейзеру было сказано, что обрести вечное спасение у него не больше шансов, чем у паломнического посоха в его руке — зацвесть. А у Руис-Санчеса — не более, чем убийству получить священную санкцию. Тем не менее так повелел его святейшество; со словами, что это — единственная дорога назад, открытая для Руис-Санчеса и всего мира. Папа явно имел в виду, что разделяет мнение Руис-Санчеса, будто мир стоит на грани Армагеддона; и открытым текстом сказал, что отвратить сие способен один Руис-Санчес. Разница между ними только доктринальная, а именно в вопросах доктрины папа непогрешим…

Но если возможно, что неверен догмат о творческом бесплодии Сатаны, почему бы не поставить под сомнение догмат о папской непогрешимости? В конце концов, это сравнительное нововведение; изрядно пап римских обходились и без него.

«Ересь, — подумал Руис-Санчес (в который уж раз), — никогда не приходит одна. Невозможно выдернуть лишь одну нить; стоит только потянуть, и на тебя накатывается вся масса.

Верую, о Господи; помоги мне в моем неверии. Нет, бесполезно. Такое впечатление, будто молишься — а Бог отвернулся спиной».

В дверь постучали.

— Рамон, ты идешь? — усталым голосом поинтересовался Микелис. — Через две минуты начинается.

— Иду, Майк.

Настороженно, заранее ощущая поражение, они расселись перед репродукцией Клее в ожидании… чего? Разве что объявления тотальной войны. Осталось только узнать, в какой форме.

— Добрый вечер, — тепло поприветствовал их из рамы Эгтверчи. — Сегодня новостей не будет. Надоело излагать, займемся-ка для разнообразия чем-нибудь более творческим. Очевидно, настало время тем, кто обычно попадает в новости, — тем бедолагам, чьи скорбные потрясенные лица вы видите в газетах и передачах стереовидения вроде моей, — отбросить свою беспомощность. Сегодня я призываю всех вас проявить презрение к лицемерствующим большим шишкам — и продемонстрировать, что в полной вашей власти освободиться от них… У вас есть что им сказать. Скажите им вот что. Скажите: «Господа, мы не скот, мы — великий народ». Я буду первым. Начиная с сегодняшнего дня, я отказываюсь от гражданства Объединенных Наций и от подданства катакомбных государств. Отныне я — гражданин…

Микелис, вскочив на ноги, выкрикивал что-то нечленораздельное.

— …гражданин единственно той державы, что ограничена пределами моего «я». Понятия не имею, что это за пределы, может, и никогда не узнаю, но посвящу свою жизнь их отысканию — теми способами, какие угодны мне, и никакими иными… Вы должны сделать так же. Порвите свои регистрационные карточки. Если спросят ваш серийный номер, отвечайте, что нет и никогда не было. Не заполняйте никаких бланков. Оставайтесь на поверхности после гудка сирены. Столбите участки; растите урожай; не возвращайтесь под землю. Никакого насилия; просто отказывайтесь подчиняться. Никто не вправе ни к чему вас принудить, раз вы не являетесь гражданами. Главное — это пассивность. Отрекайтесь, противьтесь, отрицайте!.. Начните прямо сейчас. Через полчаса будет поздно, вас подавят. Когда…

Резкий, настойчивый зуммер перекрыл голос Эгтверчи, и на мгновение экран заполнило черное с красным шашечное поле — ООН’овская заставка срочного вызова. Затем в своем неподражаемом головном уборе возник ООН’овец, сквозь которого едва-едва, силуэтно просматривался Эгтверчи, и проповедь его доносилась тихим фоновым шепотом.

— Доктор Микелис, — возбужденно выпалил ооновец. — Готов, голубчик наш! Перестарался. Как не-гражданин он теперь в наших руках. Давайте скорее сюда — вы нужны нам немедленно, пока передача не кончилась. И доктор Мейд тоже.

— Зачем?

— Подписать заявление насчет nolo contendere [41]. Вы оба под арестом за незаконное содержание дикого животного — не волнуйтесь, это простая формальность. Но вы нам нужны. Мы собираемся засунуть мистера Эгтверчи в клетку до конца жизни — звуконепроницаемую клетку.

— Вы совершаете ошибку, — тихо проговорил Руис-Санчес.

ООН’овец — чье лицо являло маску триумфа — на мгновение скосил на него горящий взгляд.

— А вас никто и не спрашивал. На ваш счет приказов не поступало, но, что касается меня, вы тут уже с боку-припеку. И не стоит соваться опять, обожжетесь. Доктор Микелис, доктор Мейд? Так как, сами приедете или за вами послать?

— Сами приедем, — холодно отозвался Микелис — Конец связи. — И, не дожидаясь ответа, погасил экран.