Камердинер поклонился, ухитрившись остаться почти неподвижным. Он понял, что не ошибся, теперь он точно знал, что у советника наступила одна из тех светлых минут, за которой последует озарение. Уходя, он удостоверился, что советник спокоен, даже радуется чему-то, “радуется, хотя уже полдесятого, а в доме, кроме него, лишь я да экономка…”.
Когда дверь за камердинером затворилась, советник снова заглянул в ствол памятного пистолета. Присматривался, точно это не кусок металла, а какой-то сложный аппарат и с его помощью можно совершать необыкновенные открытия. Хойман, не выпуская из рук пистолета, обошел комнату, кресла со столом, где как-то сидел с Ваней и Зайбтом, и остановился у торшера. Еще внимательнее осмотрел пистолет, ярко освещенный, и торопливо стал разбирать его.
Пробило десять. Пистолет снова был собран, мало того, вычищен и смазан. Он лежал на серванте, на толстом сукне под картиной, изображающей охоту, и если бы полотно было нарисовано еще в те годы, когда стреляли из пистолетов системы Мейербах, калибра 6,35, могло бы показаться, что пистолет только что выпал из рамы.
Советник снова поглядел на часы, без всякого раздражения. Глаза у него были по обыкновению холодными и равнодушными. И снова подошел к оружейному шкафу, то ли чтоб заполнить время, то ли по делу — трудно сказать, нагнулся, вытащил из незастекленного нижнего отделения продолговатый ящичек, оклеенный станиолем. Открыл…
Иногда, если даже предметы, лежащие в ящике, и не считаны, все равно видно, что чего-то не хватает. Даже если нет незаполненного пространства.
Советник Хойман заметил, что не хватает патронов.
Он поставил ящик на сервант и внимательно осмотрел помещение. Осмотрелся вокруг раз, другой, третий, ни на чем не задерживаясь взглядом. Изучал комнату, будто чужую, будто сомневался, в своем ли он доме. И вдруг что-то наконец приковало его внимание. Картина над сервантом. Не выпуская из рук пистолета, пытливо оглядывал он темные деревья, кусты, скалы, небо, охотников с ружьями, зверей, убегающих во тьму… подойдя к картине, поправил ее. Скользнул взглядом по нижнему багету, затем по оружию, которое все еще держал в руке.
В эту минуту снизу, от входных дверей, долетел шум.
Хойман не спеша положил пистолет в витрину, задвинул в шкаф ящик с патронами.
Двери внизу открылись, советник погасил люстру, оставив торшер. Он слышал, как Вики прошел через зал и открыл свою комнату. Четверть одиннадцатого.
Хойман погасил торшер и вышел из оружейной. В кабинете некоторое время постоял у окна с холодным, непроницаемым лицом, уставясь на дом Бернарда Растера. Затем уселся за стол и погрузился в бумаги.
XIX
Главный криминальный советник опустил трубку на рычаг и загляделся в окно. Со своего места за столом он видел лишь кусок чистого голубого неба. Рабочий его кабинет в Криминальном центре в здании Полицейского управления располагался на пятом этаже. Окна выходили на площадь. Хойман витал взглядом в чистом голубом небе, а в голове его навязчиво вертелись какие-то числа. Постучали.
— Войдите, — сказал Хойман.
Комиссар Ваня вошел какой-то странной, непривычной для него походкой. Удивительно неуверенной для высокого полицейского чина. И совсем уж робко Ваня затворил за собой дверь. Хойман бесстрастно смотрел на вошедшего, будто ему не привыкать к такому состоянию помощника. Советник неспешно протянул руку за бумагой, которую Ваня принес.
— Теперь поимка преступника — вопрос нескольких дней или даже часов, — проговорил Ваня чуть ли не дрожащим голосом, — только не знаю, как с вознаграждением…
Хойман пробежал глазами бумагу и вздохнул.