Дело Судьи Ди

То взлет, то посадка, то снег, то дожди… В Александрии моросил зимний мелкий дождь, в Перми мела злая даже с виду, с высоты воздухолетного окна, поземка Где-то над Уралом Фирузе покормила проснувшуюся дочку, погулила с нею немножко, и Богдан, подключившись к этому замечательному развлечению, тоже пару раз состроил улыбчивой Ангелине козу. Состав «вип-персон» не менялся. С удовольствием размявшись до туалета и обратно, Богдан попутно выяснил: великобританцы стоически листают журналы, а расслабленные напитками новые французские, лоснясь, сладко дремлют и отчетливо всхрапывают. Девчонки не появлялись — видно, прилипли к экранам. Что-то им там показывают? Верно, то, что считается развлекательным: взрывы, помруны страшенные, отточенный до полной ненатуральности балетный мордобой — словом, скуку смертную. То ли дело «Тринадцатый князь» — поучительная фильма о народном герое тридцатых годов Павло Разумовском-Кэ, пожертвовавшем обеспеченной жизнью в родовом поместье ради служения отечеству на ниве освоения новых сельскохозяйственных угодий и снискавшем славу несгибаемостью духа и верностью принципам. Или «Бурный Днепр» — многосерийная синематографическая поэма о непростой, но славной жизни трех поколений прославленных казачьих фехтовальщиков, мастеров сабли, которую так любит время от времени пересматривать Баг. Или… Да много их, фильм хороших и добрых, что говорить.

После Сверловска Фирузе тоже задремала, а Богдан упорно бодрствовал, потому что даже дремлющая жена — не одиночества, можно то полюбоваться на нее, на ее смягчившееся, помолодевшее во сне лицо, то отвести взгляд и повспоминать первые пылкие времена… «Вот останусь один, — думал Богдан, — тогда посплю. Глядишь, Ханбалык и подоспеет незаметно».

В Ургенче царило стылое безветрие. Синий мороз, низкое ледяное солнце. Фирузе быстро набросила теплое пальто, подхватила на руки Ангелину, поцеловала грустно привставшего с сиденья мужа.

— До завтра, любимый.

— До завтра.

Видно было в окошко, как медленно, неспешно надвигается на воздухолет заиндевелый трап.

Богдан проводил взглядом Фирузе — помимо нее, он насчитал пять человек, которые покинули воздухолет в Ургенче. Он даже позавидовал жене — вот она уж и прилетела, сейчас ее встретят… Бек наверняка сам приедет на воздухолетный вокзал и наверняка не один… Весело!

Богдан понял, что соскучился по тестю и вообще по тейпу жены. Такие славные все эти Кормиконевы, Кормимышевы… Все они тут, рядом — хоть бросайся за Фирою вслед. А сидеть-то уж как устал… Смуглым французам, наверное, хоть бы что, подумал минфа утомленно. Они такие пухлые, им, верно, всегда мягко… А вот если кожа да кости, как у Богдана, — тогда да, тогда тяжело.

Три человека поднялись по трапу в воздухолет — и все замерло снаружи. Пора уж было разбегаться на взлет, пора дальше двигаться — но трап не отъезжал, и ни малейшего признака скорого старта не ощущалось ни внутри, ни снаружи.

В салон меж тем кто-то вошел. Богдан обернулся — мужчина средних лет, по одежде явный ордусянин, пробирался по проходу, близоруко озираясь и вглядываясь в нумерацию кресел. Вот истинно ордусское уважение к ритуалу и вообще к порядку — чуть ли не половина мест пустует, но человек ищет именно и только то, что означено в его билете… Возле опустевшего кресла Фиры новоприбывший остановился и приветливо глянул на Богдана.

— Добрый день…

— Добрый день… — ответствовал Богдан, с удовольствием глядя на нового спутника.

— Здесь свободно? — на всякий случай осведомился тот с исключительной вежливостью.

— Да, вполне. А хотите, — движимый нежданным позывом великодушия, спросил Богдан, — к окошку? Я уж насмотрелся…

Казалось, если сделать доброе дело — остаток полета пройдет быстрее. Глупость, конечно…

— Почту за честь, драгоценный преждерожденный, — отвечал новоприбывший.

Они поменялись местами.

— Люблю смотреть на землю внизу… такая она просторная, такая родная…

— Я тоже — сказал Богдан, пытаясь усесться поудобнее. Вотще. — Но, знаете, от Александрии путь неблизкий.

— Понятно… До упора?

— Угу.

— На праздник?

— Да.

— А я в Улумуци сойду. Новый тракт через пустыню бьют. А ежели тракт в пустыне — так без Усманова не обойтись… Праздновать некогда.

— У меня так тоже случается.

Возникла неловкая пауза. Это всегда бывает, если на минутку вдруг случайно разговорятся незнакомые люди — и, когда первая, вызвавшая беседу тема исчерпывается, начинают прикидывать про себя, продолжать ли разговор нарочно или отвернуться, напоследок порадушнее улыбнувшись негаданному собеседнику.

— А вы, драгоценный преждерожденный, не знаете, часом, — нерешительно спросил Богдан, — отчего мы так долго не взлетаем?

— Часом, знаю, — сказал попутчик. — Какая-то группа паломников в последний момент поспела взять билеты. Как снег на голову свалились. Вылет задержан, не бросать же богомольцев тут сидеть, другого рейса дожидаться… Вон, видите, они поспешают?