Дело Судьи Ди

Один из тех, что четками обездвижил сидящих французов, наклонился и что-то быстро и нервно заговорил по-арабски. Замелькали непонятные «аль» и «эль» — и еще, чуть ли не через два слова на третье, какая-то «кирха». Отчетливо, различимо — говоривший упирал на это слово, произносил его настойчиво и громко. «Вот новый сюрприз, — подумал Богдан, так и не понимая еще, что ему делать. — Чтобы мусульмане о какой-то кирхе так беспокоились…» И тут прозвучала знакомая фраза, Богдан слышал ее от бека и по-русски, и по-арабски не раз: «Ва инна хезболлах хум аль-галибун!»

«Это прямо из Корана, — сообразил Богдан. — „Воистину те, кто привержен Аллаху, станут семьей, которая победит!“ Хезболлах… приверженцы Аллаха или как-то так, да… Бек Кормибарсов, помнится, говорил, что по Корану так называются люди, связанные друг с другом и с Аллахом обязательством взаимопомощи. Что же это творится, святые угодники? И при чем тут кирха?»

Полупридушенные французы отчаянно замотали головами на оплетенных тугими четками шеях и залопотали перепуганно и недоуменно. Не надо было и язык знать, чтобы понять, о чем они лопочут; мало ли бесед с заблужденцами имел на своем веку Богдан (без применения подобных мер воздействия, разумеется), мало ли он слышал, как человеконарушители все отрицают. Не знаю, не видел, не слышал, ни при чем я тут, вы что-то путаете, преждерожденный начальник…

Усманов досадливо отбросил журнал.

— Не могу читать, — сказал он шепотом. — Кулаки чешутся.

— Не надо, — так же тихо ответил Богдан.

— Понимаю, что не надо. А чешутся, шайтан… Сколько раз я летал — а первый раз такое.

«И не только с Усмановым», — подумал Богдан с академичной отрешенностью. Последний — зато совсем уж запредельный — случай подобного рода случился третьего июля шестьдесят второго года[34], почти сорок лет назад. Буквально через четыре часа после того, как было объявлено о предоставлении бывшей алжирской колонии широкой автономии и прав, равных правам метрополии, — некоторым, как всегда бывает, и этого оказалось мало, — девятнадцатилетний алжирец, крайне недовольный какими-то пунктами манифеста (он оставил письмо, но Богдан, конечно, не помнил деталей, все это было слишком далеким от его служебных обязанностей), на угнанном в руанском аэропорту одноместном спортивном воздухолетике протаранил, пожертвовав собой, Эйфелеву башню… Весь мир тогда был просто в шоке.

«А между прочим, — похолодев от мрачных предчувствий, вспомнил Богдан, — Рива ведь сказала, что этот парень — тоже алжирец…»

Пресвятая Богородица! Что ж это творится на Божьем свете!

Разговор «не местных» между тем, похоже, зашел в тупик. Задававший новым французским свои яростные вопросы коренастый яростно, хрипло дышал, то стягивая четки потуже, то слегка распуская. Сидящие сипели и не даже пытались рыпаться. Их обыскали. И ничего не нашли, как Богдану отчего-то и ожидалось.

Дело было плохо.

— Эль багаж! — вдруг гаркнул тот, что в очках. — Эль багаж, Аллах акбар!

«Как по-русски прозвучала последняя часть фразы, — мельком подумал Богдан. — Вроде в Бога душу… Все ж таки все люди — братья, как ни крути».

Душитель просветленно распрямился и что-то шепнул предполагаемому Ривиному знакомцу на ухо. Тот кивнул.

— Всем оставаться на местах, — сказал он и тут же перевел сказанное на английский. Потом продолжил: — Нам необходимо осмотреть вещевое отделение салона.

«Вот о вреде разобщенности, — подумал Богдан. — У нас вещник один на весь воздухолет. Там этот номер не прошел бы…»

Ближайшего к проходу нового французского коренастый дернул вверх за его узду — тот, взмахнув руками, вослед четкам шатко вскочил. Ривин знакомец, не отнимая бритвы от горла, посторонился. Так, держа за узду сзади, безропотного упитанного — теперь, присмотревшись, Богдан ясно видел, что он не упитанный, а просто-таки жирный, особенно в сравнении с ведшим его жилистым человеконарушителем, — и повели через весь, салон назад, в вещник. И Богдан, и Усманов как по команде обернулись на великобританцев — не кинется ли кто, не дай Бог, на помощь. Нет, только смотрели.

Через десять минут ушедшие вернулись. В ответ на вопросительные взгляды сообщников душитель лишь отрицательно качнул головой.

Ситуация стала совсем глухой.

Ничего не ведающий воздухолет стремительно приближался к Улумуци. До посадки оставалось чуть более получаса.

«Сейчас потребуют изменить курс, чтобы удрать, — подумал Богдан. — А это уже ни в какие ворота… И впрямь кого-нибудь недосчитаемся из них. — Он вздохнул с покорностью судьбе. — Придется разруливать. Только бы в первый момент с перепугу не зарезались… и не придушили тех…»

— Вадих Абдулкарим, — негромко позвал он на пробу. «Если я обознался все-таки, он меня просто не поймет».

Молодой араб понял. Если бы Богдан вдруг ткнул ему в живот стволом ружья — и то, верно, его реакция не могла быть резче. Он дернулся. Глаза его расширились.

— Откуда… откуда вы меня знаете?