Дело Судьи Ди

— Хорошо. В ваших словах, — он холодно улыбнулся еще дрожащему, но на глазах наполняющемуся самоуверенностью (весь мир мне должен!) толстяку, — есть определенный, говоря по-французски, резон. В таком случае вы оба, как и те, кто на вас напал, покинете воздухолет в Улумуци и вплоть до выяснения всех обстоятельств будете вместе с ними задержаны под стражей в этом замечательном городе посреди одной из самых живописных ордусских пустынь. Обвинение в краже, предъявленное вам вашими французскими соплеменниками, конечно, голословно, но власти вашей прекрасной белль Франс, — он опять улыбнулся, — наверняка захотят досконально во всем разобраться. Должен предупредить, однако, что в связи с праздничной перегрузкой воздушного транспорта ваши власти смогут забрать вас на родину для начала расследования только по окончании торжеств — через седмицу-полторы.

Новым французским все сразу стало окончательно ясно. Как и следовало ожидать, второе предложение Богдана им понравилось куда менее первого — и более возражений с их стороны не поступало.

А человеконарупштели — угрюмые и опустошенные непонятной окружающим, но очевидной неудачей — один за другим прошли в задний конец салона и в полной потерянности расселись там прямо на полу в ожидании посадки. В них словно бы погас какой-то огонь. Какая-то надежда умерла.

Судя по мгновенно проступившей на их аскетичных лицах отрешенности, они принялись беззвучно беседовать с Аллахом.

Бен Белла задержался возле Богдана молчал мгновение, а потом сказал:

— Спасибо.

— Считал бы ты лучше звезды, мальчик, — тихо ответил Богдан.

Бен Белла вздрогнул, а потом опустил взгляд. Неловко постоял у кресла Богдана; казалось, ему хочется сказать что-то еще. Но он не сказал.

— Они правда воры? — спросил Богдан, поняв, что юный араб все же предпочел отмолчаться.

— Получается, что нет, — ответил бен Белла после паузы. Вздохнул. — Похоже, ошибка… А может, и хуже, может, нас подставили…

Богдану показалось, что вот сейчас молодой араб наконец разговорится. Но тот умолк. Постоял еще мгновение, тяжело повернулся и пошел к своим.

— Вадих, — позвал Богдан.

Молодой араб обернулся:

— А?

— Скажи мне, зачем мусульманину кирха?

— Какая кирха? — искренне удивился бен Белла.

— Вот и я думаю, какая… — сказал Богдан.

— Я вас не понял, — сказал человеконарушитель. И тут в глазах у него что-то мигнуло: он понял. У него побледнели губы. Он резко отвернулся от Богдана и, изо всех сил стараясь идти как ни в чем не бывало, удалился назад.

«Он понял, какое из его слов я услышал как знакомое мне „кирха“, — подумал Богдан. — На самом деле говорил-то он, верно, совсем и не про кирху… И он очень недоволен, похоже, даже испуган тем, что я услышал это слово. Но я точно слышал: кирха. Кирха, хоть тресни». А потом он вспомнил: Рива сказала еще одну вещь. Будто Вадих утверждал, что будет жить с нею в одном государстве. «Ну нет, — подумал Богдан. — Таким подданство давать — себе дороже…»

Только сейчас у него начался озноб. Спокойствие и уверенность, с которыми он погасил чреватый Бог знает какими осложнениями конфликт, дорого ему дались.

— Красиво, — шепнул, наклонившись к нему, бравый Усманов. — Но если бы мы так дороги строили, как вы законы толкуете, они бы никогда не дошли туда, куда надо. Только извивались бы то влево, то вправо… куда строителю заблагорассудится.

— Ошибаетесь, еч, — ответил Богдан. И голос у него только теперь начал дрожать. Минфа вдруг осип. Пришлось откашляться, но даже это не помогло. Богдан снял очки и принялся тщательно их протирать. «Как хорошо, что Фира сошла в Ургенче», — в сотый раз подумал он. — Они проходили бы так, чтобы никто не мог случайно попасть под едущие по ним повозки. Только если уж сам очень постарается.

Гул турбин стал глуше, и пол принялся аккуратно проваливаться. Воздухолет пошел на посадку.

Баг и Богдан

Ханбалык, воздухолетный вокзал, 22-й день первого месяца, первица, около шести часов вечера.

— А вот и ты, драг еч! Мы уж беспокоиться начали. Надо же: воздухолет опоздал. Вот что значит — западные воздушные перевозки, «боинги» всякие. Я вот, например, вовсе не упомню, чтобы наши «емели»[35] или «цянь-лима»[36] когда-нибудь опаздывали… Ну да ладно… Сначала о главном. Позволь тебе представить: мой старинный приятель, чжубу[37] Кай Ли-пэн, я тебе о нем рассказывал. Кай, это — минфа Богдан Рухович Оуянцев-Сю, срединный помощник Управления этического надзора.

— Очень приятно, драгоценный преждерожденный Кай.

— Это такая честь для меня, драгоценный преждерожденный Богдан Рухович…

— Ну что вы! Не надо, не надо, к чему эти лишние церемонии! Мы в Александрии ведем себя проще: одного поклона вполне достаточно.

— Правда, еч Кай, Богдан Рухович — он хоть и минфа, но стремится к суровой простоте, верно, драг еч?

— Совершенная правда. Дела человеческие я всегда почитал важнее слов.

— Ну… да. Ведь сказано: «Благородный муж слушает ушами, но видит сердцем». Надеюсь не разочаровать драгоценного преждерожденного.