Дело «Тенкилл»

Она ничего не имела против охотничьего и спортивного оружия, потому что видела в нём смысл и практическую функциональность. Но она не видела никакой пользы для кого-либо – полицейских, военных или гражданских – во владении оружием, выдающим больше одной пули за выстрел. Когда мне было шесть, её дочь, мою двоюродную сестру, убил в торговом центре вооружённый преступник, разозлившись, что его уволили из «Сирс»[12]. Он был невменяемым и несколько раз попадал в участок в связи с домашним насилием, так что ему и водительские права иметь было нельзя, не говоря уже про полуавтомат, который он переделал в автомат. Во всём виноваты комплектующие детали, сказала Вайолет, целый рынок комплектующих деталей.

Как бы то ни было, потеряв дочь, тётя Вайолет уволилась с работы и переехала в наш огромный дом – бывшую католическую церковь. Она жила в подвале и проводила каждую свободную минуту, всё более и более экстремально протестуя против оружейного лобби, производителей оружия, сторонников оружия – против всех. К тому времени, когда мне исполнилось десять, она провела четыре года в нашем подвале на раскладушке со склада военно-морского флота, к которой пробиралась сквозь лабиринт старых скамеек, кафедр, религиозных статуй и разбитых урн. За это время она организовала около миллиона шествий и акций протеста, иногда заканчивавшихся арестами. Ссоры между тётей Вайолет и моей матерью достигли апогея.

Но я любила тётю Вайолет, которая по ночам прокрадывалась в мою спальню и рассказывала мне истории перед сном уже после того, как мне пора было ложиться спать; любила её мудрые советы, как защитить себя и обойти закон.

Оглядываясь назад – и после долгих лет размышлений – я искренне верю, что заменила ей дочь. Заняла место своей погибшей двоюродной сестры. Мы были примерно одного возраста и похожи внешне. После очередной драки или ареста Вайолет всегда обещала моей маме, что исправится, но всегда возвращалась к прежним привычкам.

В девяносто четвёртом году мне было десять. Шесть лет назад вышел фильм «Бег на месте» о том, как супруги, протестующие против войны, взорвали оружейную лабораторию и теперь постоянно в бегах вместе со своими детьми. Вайолет так много раз ста вила нам этот фильм, что мы с Тоби до сих пор можем пересказать наизусть большую часть диалогов.

Однажды ночью, после того как мы посмотрели его раз, наверное, в тридцатый, она на цыпочках пробралась в мою комнату за дверью, на которой висел исторический церковный плакат; мои родители решили сохранить некоторые черты эклектичного местного дизайна. Она села в ногах моей двуспальной кровати. За моим гранитным арочным окном светила большая и яркая луна, поэтому я раздвинула белые шторы с люверсами. Мне нравилось, когда за окном носились летучие мыши из Нью-Гемпшира; я представляла себе, что это ведьмы веселятся, прославляя самую главную, хотя я понимала, что это никакие не ведьмы. Мне просто нравилось выдумывать фантастические истории. Моё белое покрывало в свете луны казалось серым, тени и тонкие голубые полосы плясали на моём животе.

Тётя Вайолет погладила мои ноги, сжала пальцы на них. Её светлые волосы, как всегда, были туго стянуты в толстую косу. Она была чистокровной шведкой, как моя мама, и ей было всего тридцать. Её голубые глаза были похожи на два лазурных озера, блестящие, спокойные, гипнотизирующие.

– Классная луна, – сказала она.

– Да, сегодня много ведьм, – ответила я.

– Слушай, – она потёрла бровь, – нам надо поговорить.

Я сразу поняла, что она говорит серьёзно. Я села, прижалась к старинному изголовью кровати с резным крестом наверху, натянула одеяло до подбородка.

– Да?

– Ты знаешь, что я никогда тебе не вру, да, Грета?

– Да, тётя Вайолет.

– Дело вот в чём. Тебе непросто будет это услышать, но мне нужно, чтобы ты знала правду.

– Хорошо.

– Всё в порядке, милая. Всё нормально.

Я была совершенно обескуражена и очень испугана. Когда она не рассказывала мне свои истории, она была со мной довольно строга, особенно во время своих уроков безопасности. Но она никогда не казалась угрюмой и грустной, как в тот момент. Даже после гибели ребёнка она ничем не выдавала свою боль, не показывала вообще никаких эмоций, кроме ярости и непроницаемой сосредоточенности, разве что порой могла посмеяться со мной и Тоби. Сегодня это была совсем другая Вайолет, которая именно в этот момент, в моей комнате, залитой лунным светом, с ведьмами за окном, которые, казалось бы, должны были передать ей свою силу, сдавалась. Уже сдалась.

И это было страшно. Я именно тогда поняла, как сильно хочу, чтобы тётя Вайолет продолжала бороться. Я села ещё прямее, теперь резной крест давил мне на затылок.

– Что такое? Скажи мне правду, – попросила я.

Даже тогда, даже в десять лет, я хотела, чтобы всё было ясно.

Может быть, я стала такой именно из-за тех четырёх лет, проведённых с тётей Вайолет. Может быть, я была настолько потрясена, что она и сама как будто смущается говорить мне правду, хотя раньше она никогда не смущалась. Но тут она произнесла слова, которые вернули её ко мне, но вместе с тем и увели прочь.