Дело «Тенкилл»

Она поцеловала меня в макушку, ещё раз прошептала, что я должна сохранить её тайну, чтобы она могла порой меня навещать, а потом откинула тяжёлую деревянную раму и вылезла в окно. Я подползла ближе и увидела, что она уже на земле. Не знаю, как она пробралась сквозь толщу самшитов. Но вот она стояла в бело-голубом луче луны, глядя на меня снизу вверх.

– Мне нужно сбежать тайно, моя радость. Но машина меня ждёт. Ариведерчи! Я тебя очень люблю!

И она убежала к машине. Я смотрела, как она уходит, переливаясь в слоях ночной синевы и теней, и долго стояла у окна, пока она совсем не исчезла … не исчезла навсегда.

Утром я проснулась в полном смятении. Возле самого нашего дома визжали сирены. Горе и гнев, как лава, вырвались из адского лабиринта подвала и сквозь доски пола пробились к жилым помещениям.

Отец в гостиной успокаивал маму, шестилетний Тоби сидел на деревянном полу с чучелом пингвина, купаясь в красном, синем и жёлтом свете витражей. В нижнем краю окна была изображена саламандра у ног Святого Петра. Потом эта саламандра стала нашим секретным кодом.

Мы с Тоби встретились взглядами. Мы не сказали друг другу ни слова, но мы всё знали. Всё было по-другому, и мы были одни. Нужно было оставаться сильными. Я до сих пор не в состоянии описать те секунды, когда мы с Тоби смотрели друг другу в глаза, и наши мысли были единым целым.

Его путь к принятию привёл его к тому, что он живёт в Вермонте, преподаёт философию и ведёт образ жизни настоящего отшельника. А я работаю. Я постоянно работаю, не вышла замуж, отгородилась почти от всех. В уединении есть своя безопасность, я не отрицаю. Страх потерять Тоби слишком невыносим, поэтому я – эта мысль приходит мне в голову только теперь – отгородилась и от него.

В то утро у нашего дома собралась, кажется, целая сотня офицеров. Они оглядывались по сторонам, оглядывались повсюду. И всё-таки даже тогда наш дом казался мне пустым. Отец увидел меня, выпустил из объятий маму, которая тут же рухнула на пол, и посмотрев на меня, сказал:

– Детка, детка. Прошу тебя, иди в свою комнату. И брата возьми. Я приду через минуту.

– Хорошо, папа, – ответила я, потому что уже знала. – Тоби, пошли.

Мы пошли в мою спальню, на двери которой до сих пор висела табличка «Отец Эммануил Таргаси», и возились с набором Лего, пока к нам не пришла женщина в тёмно-синей куртке вместе с нашим отцом и не сказала:

– Грета, привет. Я агент Клэр Комплекс. Мы можем поговорить о твоей тёте Вайолет?

Выглядела она молодо.

– А можно нам с Тоби сначала позавтракать? Он умирает с голоду.

Она рассмеялась.

– Ого, вот это переговорщица. Из тебя выйдет отличный адвокат.

Я пожала плечами.

Агент Комплекс прошла вслед за нами на кухню. Мы с Тоби сели на табуретки у стойки. Папа стал разогревать нам булочки с корицей на шестиконфорочной газовой плите. Фреска над плитой изображала Младенца Иисуса, под ней стояли слова: «Блаженный Иероним, 1799». Мне было интересно, что агент Комплекс думает о том, почему мы живём в бывшей католической церкви и почему гостиная представляет собой гигантское открытое пространство с высоченным потолком, где вместо скамеек для прихожан стоят два амбарных стола, множество полок с книгами, деревья и цветы в горшках и два красных дивана с шестью подушками. Мне было интересно, что она думает о радужном блеске света, в котором переливаются светлые волосы Тоби.

– Грета, – сказала агент Комплекс, постукивая костяшками пальцев по мраморной стойке, как бармен. – Твоя тётя Вайолет ничего тебе не говорила о том, куда собиралась прошлой ночью?

Я приказала себе не моргать. Я всем телом ощущала, как меня режут, меня разрывают на куски жуткие противоречия. Я ненавидела ложь. Я всегда говорила только правду. Но в тот момент я посмотрела агенту Комплекс прямо в глаза и ответила:

– Нет, конечно. С чего бы?

Я должна была хранить тайну тёти Вайолет, если надеялась ещё когда-нибудь её увидеть.

– Детка, – спросил папа, оторвавшись от своего занятия, – ты уверена? Ты очень поможешь офицерам, если что-нибудь вспомнишь.

Я заметила, что его трясёт и он изо всех сил старается остановить эту дрожь. Я знала, что в тот момент он собирал по молекулам все силы, чтобы сохранить эту тайну для всех нас. Повернувшись, я увидела маму, рыдающую в углу, и трёх агентов вокруг неё. Теперь, уже повзрослев, я вспоминаю эту сцену и понимаю, насколько мы все были изолированы в нашем собственном восприятии горя. Мама, которая думала тогда и, наверное, думает до сих пор, что её сестра погибла. Папа, может быть, тоже, хотя я подозреваю, что в тот день он понял: у нас с Тоби другое горе, мы знаем, что Вайолет жива, но мы никогда её не увидим, – потому что папа не настолько зациклен на отрицании, как мама. И всё же в тот момент он должен был взять себя в руки перед федеральными агентами.

– А где она сейчас? – спросила я, обернувшись. – Где тётя Вайолет?

Агент Комплекс посмотрела на папу, а он опустил глаза в пол, выложенный тосканской плиткой, и лишь спустя несколько минут вновь поднял их на меня.

– Скорее всего, погибла вчера ночью при взрыве. Мне очень жаль.