Дело «Тенкилл»

Она кивает. Мы говорили об этом. Она знает основу того, почему нужно держать меня в секрете. Но она никогда не просила меня рассказать ей всё, что определило мою жизнь. Я никогда никому не говорила о том, что ощущаю с Леной странное родство, потому что мне трудно даже думать о причинах, и страшно, и, может быть, стыдно, что меня до сих пор так мучает что-то из детства. Что-то, что я лучше понимаю сейчас, повзрослев, и могу контекстуализировать и рационализировать. Любой другой сотрудник моей первой фирмы вообще не вспомнил бы о Лене после того, как мы выиграли дело и она оплатила счет. Она стала бы для них номером дела в архивах. Но наши с Леной отношения всегда казались такими естественными, такими чистыми и верными, что она могла быть только моей. Так что я скрывала её от всех, не скрывая от неё намерения. Обстоятельства жизни тёти Вайолет, той, которая терпеть не могла обманщиков и давала мне уроки безопасности, изменили меня. И то, как мой мозг связывает поступок Вайолет и Лену, не будучи в состоянии их разъединить, могло бы привести к созданию совершенно новой области психотерапии. Но сейчас у меня нет времени на открытия в этой области.

Я должна их разделить.

Я всегда всё разделяю.

Мой мозг так и устроен – коробка для того, коробка для этого.

Я занимаюсь судебными процессами, но в то же время я человек, поэтому у меня нет выхода, кроме как всё разделять.

– Прости, Грета. Мне очень жаль, – говорит Лена.

– Нет-нет-нет. Чёрт. Я идиотка. Я не должна была тебя в это втягивать. Я никогда не просила тебя скрывать информацию обо мне, потому что никогда не думала, что окажусь, мать твою, в бегах. – Я зажимаю рот кулаком, отвожу взгляд. Я не могу позволить им причинить Лене вред, погубить Лену. Я должна уйти отсюда, пусть даже для этого Стелле придётся затащить меня в вертолёт.

– Никуда ты не уйдёшь. Я собираюсь бежать с тобой. Ты это переживёшь, – говорит Лена. Вот ещё одна её невероятная особенность: она читает мои мысли, предвосхищает их. – Чёрт возьми, Грета, не заставляй меня жить с чувством вины за то, что мы не справились с этими уродами. Ты не сдашься. Я не дружу со слабаками.

Вот она, её жёсткая любовь.

– Где они сейчас? – спрашиваю я, глядя на экран.

– Всё ещё там. Дрон завис над Офисом. – Значит, он над трёхчасовым зданием, над прямой линией к восьмичасовому, куда ведёт этот тоннель. Это ближайший к ручью флигель с летней кухней на краю поля и леса.

– Лена, если я сейчас не выйду и не объясню им, что ты ничего не знаешь, не смогу их убедить, что ты ничего не знаешь, то это финиш. Ты не сможешь сюда вернуться, если я их не остановлю. Они будут распускать о тебе самые разные слухи. Они могут даже взорвать твою берлогу и назвать это несчастным случаем в лаборатории метамфетамина. Ты у них на крючке. Ты слишком много знаешь. Ты же это понимаешь, верно? Они сделают всё, чтобы тебя дискредитировать. Я испоганила всю твою жизнь.

Она качает головой.

– Из всех умных людей, кого я знаю, ты самая тупая, Дядюшка. И самая отбитая. Конечно, ты способна убедить какого-нибудь федерального судью, но не этих сучьих детей. Они в любом случае меня оклевещут, подорвут и что ты там ещё сказала. Так что я с тобой. И ты не сдашься, – она добавляет со всей искренностью, но спокойно и с любовью: – Хотя порой ты тупишь как сука.

Я встаю. Я делаю несколько шагов. Я поворачиваюсь лицом к стене. Я хочу миллион раз попросить у неё прощения.

И именно сейчас, когда всё, что я чувствую, глядя на ряды книг и банок с консервированной свеклой, – бесконечная ненависть к себе, мне вдруг приходит идея. Я поворачиваюсь к Лене и криво улыбаюсь ей.

– Что такое?

– Доставай из мешка палатку, суй туда Зэ Эма. Сыщика я возьму на поводок, – говорю я.

– Допустим. А план-то ты мне расскажешь?

– Мы слишком много об этом думаем. Что мы всегда говорим придуркам на экране, когда смотрим триллеры?

– Быстро. Звони. Копам, – отвечает она, при каждом слове качая головой. – Но ты сказала, что в полицию обращаться пока не можешь. Ты сказала, что тебе ещё нужно просмотреть все, что находится на этом жёстком диске, и найти больше связей между Ханиуэллом, «КоКо» и частной тюремной системой, и собрать всё вместе в неопровержимые улики?

– Да, но ведь пока мы не идём в полицию. Мы звоним в полицию.

– Ну окей. Как скажешь, босс. – Она смотрит на меня так, будто я ничего не понимаю, но ей все равно, потому что она в любом случае в деле. – Я уверена, что ты мне потом объяснишь, дядюшка. – Она встаёт, опускает Зэ Эма на бетонный пол. Он бежит к Сыщику, а Сыщик не трогается с места, настоящий защитник. – Палатку нам вынимать не нужно. У меня есть переноска для Зэ Эма. Так что мы берём его с собой. – Она снимает с крючка за консервами переноску цвета морской волны с пластиковым куполом и вентиляционными отверстиями, ставит на пол, расстёгивает молнию, и Зефирная Морда белой молнией влетает туда. Конечно, у неё есть кошачья переноска. Лена надевает её на спину, а я надеваю походную сумку. Лена снимает с того же крючка поводок, обматывает вокруг талии.