Дело «Тенкилл»

Конечно, потом мы продолжали общаться. Я несколько раз вытаскивала её со мной пообедать, но в её поведении слишком явно читалась холодность, а в моём сожаление, и к тому же в мире судебных разбирательств два года пролетают как наносекунда. Мы обе были слишком заняты работой, и хотя как раз в прошлом месяце обедали вместе и я объяснила, что вскоре мне может понадобиться её помощь в одном нестандартном важном деле, о деталях я умолчала, и пару секунд она серьёзно смотрела мне в глаза, как бы говоря: я понимаю, что ты сейчас не можешь рассказать мне подробнее, и разрешаю тебе задать вопрос, помогу ли я тебе, когда придёт время. После этого она мне ответила – как скажешь, босс, – и мы продолжили обсуждать её племяшек и то, как ей трудно встретить человека, который, как она выразилась «не прицепится как паразит и будет уважать мой рабочий график».

У меня тоже нет ни мужа, ни детей. Мой брат Тоби, профессор философии, живёт в одиночестве в хижине в Вермонте, редко выбираясь за пределы родного кабинета. Наши родители – на острове Палмс в Южной Каролине. Тёти Вайолет давно нет. Так давно нет …

Да, моя личная жизнь, безусловно, тоже сыграла роль в тот последний день в «Стоукс & Крейн».

Я повернулась, вышла и на прощание помахала ей через стекло. Она махнула в ответ и снова скорчила гримасу, как у той кошки. Думаю, в этот самый момент, когда я прощалась с Викторией, самой моей близкой коллегой, туман последних двух недель после того, как «КоКо» пригласили меня на собеседование, сделали предложение, от которого невозможно отказаться, и я его приняла, наконец рассеялся. По телу пробежали мурашки, сердце заколотилось. Пока я шла по знакомым коричневым коридорам Стоукса мимо невероятно красочных работ разных художников во всех стилях – смешанная техника, пейзажи, скульптуры, абстракции, через хорошо укомплектованную кухню на тридцать третьем этаже, с вполне сносной кофемашиной, хорошим ассортиментом хлебобулочных изделий для секретарей и коробок с остатками пиццы для адвокатов, до меня дошло, что я совершила непоправимый поступок.

Но только когда я миновала эту уютную, по-домашнему уютную мини-кухню и свернула налево к внешнему офису, чтобы попрощаться с Генри, я поняла, в каком заблуждении находилась, принимая действительно неудачное решение. Решение, основанное на эмоциях, а не на стальной карьерной интуиции, которой я должна была руководствоваться. Потому что, подойдя к двери Генри и увидев, что там пусто, свет не горит, все растения исчезли, как и красивый завал из журналов и бумаг, я вспомнила, что Генри уволился два месяца назад. И в этот яркий, освещённый прожекторами момент осознание прошептало мне беспощадную правду: я приняла катастрофическое решение перейти в «КоКо», чтобы оказаться как можно дальше от опустевшего кабинета Генри.

Я до сих пор вижу его на совещаниях, те незабываемые часы в конференц-зале Стоукса, его тёмные волосы, его большие карие глаза, его невероятное спокойствие перед лицом устрашающих фактов, сложных прецедентов и требовательных партнеров. То, как он задавал тон в кабинете, невзирая на то, кто ещё там находился, хоть сам Стоукс, потомок изначального Стоукса. В его безупречных манерах, уверенном тоне, ослепительном интеллекте было что-то неосязаемое, подчинявшее ему всё. Я вижу себя напротив него, ловлю его взгляд, а он ловит мой. И я до сих пор снова и снова вспоминаю тот день, когда мы были одни в маленьком конференц-зале без окон, и он пересел на стул рядом со мной, и я заметила, что его запястье покрыто веснушками, и я коснулась его, и он не отдёрнул руку. Я помню до последней доли секунды, что он не отдёрнул руку, что она какое-то время оставалась неподвижной и тёплой под моим прикосновением. Я помню электрическую пульсацию во всём моём теле, помню, как прижала палец к этим веснушкам на его запястье, желая слиться с ним, стать единым целым. Этот момент был первым откровенным физическим актом после долгих страстных взглядов и даже одного прямого разговора за неделю до этого и совместных обедов, которые почему-то всегда длились на час дольше, чем мы планировали.

Может быть, он первым начал действовать, пересев на стул рядом со мной, зная, что мы здесь одни? Или я была первой, вжав палец в его кожу? Но какая разница. Кто был первым – неважно.

Но я помню и другое. Миг спустя, по-прежнему не отодвигая руку и не сдвигая мой палец, он сказал:

– Я возвращаюсь к Мари. Попробуем в последний раз.

Мари была его женой, год назад подавшей на развод. Решение о разводе ещё не было окончательным.

Я убрала палец.

– Разве она не съехалась с тем типом, с которым они вместе варили сыр?

– Она возвращается в Бостон.

– Похоже, сыровар её кинул, и она использует тебя как запасной аэродром. Она тебя не заслуживает. – С моей стороны гадко было так говорить, поэтому я немедленно добавила: – Прости, пожалуйста.