Дело Варнавинского маньяка

— На втором этаже трактира Островского? Буду, непременно — меня уже пригласил туда судебный следователь Серженко. Я сейчас от него.

— Хм… Надо, милостивый государь, всегда начинать знакомства с предводителя дворянства, как с высшего представителя здесь коронной власти.

— Я полагал, что мое дело касается в первую очередь полиции, и потому лишь начал с нее; прошу меня за это извинить.

— Ну хорошо. Увидимся завтра вечером. Будет весь цвет, кроме нескольких гордецов и домоседов.

Верховский уже как равному подал Лыкову руку. Поклонившись, тот повернулся и вышел вон, но успел разглядеть в зеркале нацеленный ему в затылок взгляд хозяина. Неприязненный такой взгляд, с прищуром. Странный для вежливой беседы.

Через десять минут Алексей подымался на второй этаж дома купца Семенова, где снимала помещение варнавинская земская управа. Сторож, молодой мужчина на деревянной ноге, с медалью за турецкую войну, проводил сыщика в начальственный кабинет. Председатель управы Челищев оказался, не в пример предводителю дворянства, жизнелюбивым крепышом с розовыми щеками, покрытыми короткой бороденкой. Звали земца заковыристо: Илларион Иринархович. Уже через фразу Челищев пригласил нового знакомца на «островские вечера». Поговорив четверть часа ни о чем, Алексей откланялся. Уф! Теперь можно было пойти домой, переодеть тесный мундир на статский сюртук и поесть обещанной кухаркой к обеду селянки.

Ровно в пять коллежский асессор входил в управление полиции. Бекорюкова на этот раз на месте не оказалось, но он отдал все необходимые распоряжения. Дежурный проводил гостя в пустую комнату со столом и двумя стульями и отравился за сыскным надзирателем. Алексей стоял спиной к двери и глядел в окно, как вдруг почувствовал, что в комнате есть кто-то еще. Мгновенно одним движением он и развернулся, и отступил на шаг. И обнаружил перед собой мужчину среднего роста и крепкого сложения, с заурядным лицом, усами щеткой и бесцветными глазами. Одет незнакомец был в синюю чуйку и потертую поддевку, на ногах — готовые сапоги, в руке зажат картуз с суконным козырьком. Все обыденно и неброско, как и должно быть у толкового агента.

— Дозвольте представиться: сыскной надзиратель Щукин прибыл в распоряжение вашего высокоблагородия. Согласно приказанию господина исправника.

Голос у Щукина оказался глухой, чуть хрипловатый, словно у обычного пьяницы. Но бесцветные глаза смотрели зорко и жестко.

— Как вас зовут?

— Иваном Ивановичем, ваше высокоблагородие.

— А зачем подкрадывались?

— Ни за чем. Я всегда так хожу.

— Зеленый басон на воинской службе носили?[29]

— Так точно. Командир отделения команды разведчиков 64-го Казанского имени Его императорского высочества великого князя Михаила Николаевича пехотного полка.

Щукин отвечал спокойно, с достоинством, смотрел прямо в глаза и вообще производил впечатление человека на своем месте. Но пластун! Подошел бесшумно; Лыков его не услышал, а только почувствовал.

— Садитесь, Иван Иванович. Меня зовут Лыков Алексей Николаевич, я разбираюсь в обстоятельствах ранения моего управляющего. Господин исправник пояснил, что вы должны честно и подробно ответить на все мои вопросы?

— Так точно, ва… господин Лыков. Спрашивайте.

— Мой управляющий Титус пытался самостоятельно найти убийцу троих детей.

— Вел свое расследование? Это незаконно.

— Я знаю. Но мы уже уладили этот вопрос с Галактионом Романовичем.

— Понятно.

— Так вот, я подозреваю, что все четыре преступления совершил один человек.

Щукин наморщил низкий лоб:

— Э-э-э… То есть…

— Да, именно тот самый маньяк. Поэтому расскажите мне подробно, как вы расследовали убийства. Начиная с первого случая. Что сделано полицией по розыску, какие найдены улики, что дали допросы, какие были версии. Подробно! Заодно опишите общую криминальную обстановку в городе и уезде.

— Слушаюсь. Значит, так… Все три убийства совершены способом удушения, и все три летом. Это наводит на выводы. Например, такие, что зимой маниак в городе отсутствует.

— Хм… Возможно. Но зимой раньше темнеет, и дети реже ходят по улицам поодиночке.

— Не соглашусь, но продолжаю, — спокойно, как равный равному, ответил сыскной надзиратель, и Лыкову это понравилось. — Первая жертва — отрок десяти годов, сын мещанина Егоркина. Проживал в Коротком переулке возле кладбищенского оврага. Часто там и играл, как все тамошние мальчишки. Пропал 2 июня 1884 года после обеда. Гулял без товарищей по улицам. Последний раз его видела соседка, когда парнишка шел по переулку в сторону Чернотропой улицы и грыз яблоко. Обнаружен только через двое суток в овраге. Выломаны четыре пальца, выдавлен левый глаз; смерть наступила от удушья.

— Что сделано в рамках расследования?

— Опрошены все обыватели с прилегающих улиц. Никто и ничего…

— Агентура?

Щукин вздохнул: