Дело Варнавинского маньяка

После долгих нудных торгов, чтобы не обижать хозяйку, сыщик купил у ее мужа за пятишницу еще одну Псалтирь. Он возвращался к Оденцову, неся свои приобретения под мышкой, завернутые в тряпицу, и думал, сколько ему даст за них Степан Горсткин. Выбрасывать собственные средства на оперативную разработку Алексею было жалко. Горсткин служил «по особым поручениям» в беглопоповской общине при Рогожском кладбище в Москве; там все старое любят и должны перекупить. Вдруг с ним поравнялась телега. Возница с грубым отталкивающим лицом спросил:

— Ты, што ли, образа торгуешь?

— Не торгую, а вымениваю. Грех божьим ликом торговать — али не знаешь? Только ты, дядя, поздно спохватился. В Бочкарихе я уже закончил, сейчас покупки сложу и поеду в Замешаиху.

— Не болтай, у меня ты не был. Я особняком проживаю, на выселке.

— И есть чего посмотреть? Время деньги, дядя.

— Садись, сам увидишь.

— А с выселка я все это на горбу потащу? Шалишь. Встань у оденцовской избы, я руки освобожу.

Так Лыков оказался в починке, ради разведки которого он и замыслил весь этот маскарад.

Выродов расположился в двух верстах от Бочкарихи, в лесной чаще. Большой, крытый тесом пятистенок, просторный двор с конюшней и хлевом, вокруг усадьбы — высокий забор. Выглядело хозяйство добротно, но угрюмо.

Ворота распахнул молодой мужик, тоже грубоватой наружности — видимо, сын. Тщательно пошаркав об траву сапогами, Алексей снял картуз и вошел в избу. Неприятное ощущение не покидало его. Как они тут живут, посреди леса? Солнечный свет почти не проникал в окна, из-за чего в горнице казалось зябко. Со скамьи прочь прыснули дети, мальчик и девочка с затурканными лицами. Вошла сноха с таким же лицом, спросила робко:

— Самовар ставить, тятенька?

— Опосля. Брысь отсюдова, дело у нас.

И женщина тут же исчезла.

— Во, смотри. — Хозяин подвел Лыкова к киоту, действительно весьма обширному.

— Темно тут у тебя. Лампу дай!

— Обойдешься — масло средь бела дня жечь. Тащи на улицу да пялься там, сколько хошь.

Лыков крякнул, механически перекрестил лоб и принялся снимать иконы и складывать их на стол. Некоторые, что поновее, он оставлял. Выродов стоял рядом и наблюдал за каждым его движением. Набрав десятка полтора досок, сыщик сгреб их в охапку и понес на крыльцо. Сел там на свету, вынул сильную лупу и принялся внимательно изучать образа:

— Та-а-ак… Это у нас кто? Это у нас Савватий Соловецкий… А тут? Алексий Митрополит, кажись…

Алексей перебрал все иконы и отложил из них только две:

— Сколь за них хочешь?

— А чево ты просишь?

— У меня купец знакомый Богородиц собирает. Много уже скопил. Тут у тебя Млекопитательница и Благоуханный Цвет. Почем отдашь?

— Энти-то? Самые старинные! Память о родителе! По сто рублей за штуку, меньше — ни-ни.

— Ты что, дядя, с бани упал? Я серьезно спрашиваю.

— И я сурьезно. Ты глянь, како письмо! Щас так уже не умеют!

— Письмо как письмо. На Ветке сделано, меньше ста лет назад.

— Да рази они по ста рублев не стоят? Эдаки хороши образа!

— Может, и стоят, токмо не в Бочкарихе, а в Москве. Где же тогда мой интерес?

Мужик задумался.

— На, сам с ними в Москву езжай, и сам торгуй.

Лыков с сердитым лицом встал, сунул иконы в руки хозяину и напялил на голову картуз:

— На дорогу больше изведешь!

Выродов решился:

— Ладно, погоди. А ты сколько даешь?

— За эту двадцать, за ту двадцать пять.

Крестьянин стоял и задумчиво теребил неопрятную бороду.

— Ну, по рукам, что ли? А то ведь я пойду. В Замешаихе, чай, не хуже куплю.

— А! Ладно. По рукам. Давай деньги.

Тут со двора вышел сын:

— Тятя, надо бы соли купить. А то на таку ораву не хватит.

— Пшел отсель! голова вертяча…

Сын бегом кинулся обратно в ворота.

— Ну, гони деньгу и вали отседова.

— Экий ты не гостеприимный… А книг рукописных нету?

— Нету. Давай сорок пять рублев и ступай прочь со двора!

— А склади старые?

— Ступай, говорю!

Лыков с обиженным лицом отсчитал купюры, взял образа под мышку и ушел. Он был доволен. Притон здесь! Осталось осмотреть местность. Непонятно, как штурмовать выселок. В доме женщины и дети — не задеть бы их… Поэтому, скрывшись за поворотом, Алексей спрятал иконы под кустом и побежал в лес. Он обошел все хозяйство снаружи и нашел в задней части забора еще одни ворота, не видимые с лица. От них в урочище уходила едва накатанная дорога. Забравшись на дерево, сыщик заглянул через ограду. Обширное подворье с поленицей. Собак не видно и не слышно — очень хорошо! Если бандитов семеро, где они устраиваются на ночлег? Удобнее всего было бы на сеновале. А вот главарю сподручнее спать особняком. Скорее всего, ему стелют в доме. Вон в той каморке, например. План штурма постепенно сложился в голове у сыщика. Он проникает в каморку и вяжет в ней Челдона. Бекорюков с Готовцевым с двух сторон держат на прицеле сеновал. По сигналу они открывают огонь по крыше, поверх голов, оставляя бандитам выход с торца в лес. Пусть прыгают сверху прямо через забор и бегут. А то, если загнать шестерых головорезов в угол, они и ловцам могут чесу задать…