Дело врача

— Хильда, ты злоупотребляешь моей доверчивостью. Многое можно вывести из ее внешнего вида и поведения, но откуда взялся дом деревенского пастора?

— Конечно, не отсюда. Мне помогает еще и память, ты забыл? Я это попросту вспомнила.

— Вспомнила? Как именно?

— Точно так же, как имя твоей матери и твое, когда нас с тобою познакомили. Была заметка в разделе рождений, смертей и свадеб: «В церкви Св. Альфегия, Миллингтон, преподобный Хью Клизертоу, магистр гуманитарных наук, отец невесты, обвенчал Питера Габбинса, эсквайра, владельца усадьбы «Лавры», Миддлстон, с Эмилией Френсес, третьей дочерью преподобного Хью Клизертоу, приходского священника в Миллингтоне».

— Клизертоу и Габбинс? Эти тут при чем? У нас тут не миссис Габбинс, а леди Мидоукрофт!

— Тот же товар, только под другим артикулом, как говорят торговцы. Года через два я наткнулась в «Таймс» на такое сообщение: «Я, Айвор де Курси Мидоукрофт, владелец усадьбы «Лавры», Миддлстон, мэр селения Миддлстон, настоящим извещаю, что с сего дня я отказался от имени Питер Габбинс, под которым был до сих пор известен, и принял вместо оного именование и титул Айвор де Курси Мидоукрофт, каковыми желаю впредь именоваться».

Еще месяц или два спустя в «Телеграфе» написали, что принц Уэльский открыл новый госпиталь для неизлечимо больных в Миддлстоне и что мэру, господину Айвору Мидоукрофту, сообщили о намерении Ее величества пожаловать ему рыцарское звание. Ну, что ты на это скажешь?

— Если умножить два на два, — ответил я, поглядев издали на предмет нашего разговора, — и учесть лицо и повадки леди, я склонен заподозрить, что она — дочь бедного пастора, размеры семьи которого были, в соответствии с традицией, обратно пропорциональны размеру доходов. Затем она неожиданно сделала хорошую партию, выйдя за весьма богатого промышленника, выбившегося из низов. И от этого она преисполнилась огромного чувства собственной значимости.

— Именно так. Он — миллионер или около того. Будучи девушкой честолюбивой, в ее понимании честолюбия, она побудила его добиться должности мэра, как раз в тот год — я уверена, это не случайное совпадение — когда принц Уэльский должен был открыть Королевский дом для неизлечимых, с явным прицелом на получение рыцарского звания. Затем она вполне резонно заявила: «Я не желаю быть леди Габбинс, супругой сэра Питера Габбинса!» Разве это имя для аристократа? И вот, росчерком пера, он решительно дегаббинсировался, а в мир явился сэр Айвор де Курси Мидоукрофт.

— Воистину, Хильда, ты знаешь все обо всех! А зачем они едут в Индию?

— Это трудный вопрос. У меня нет ни малейших предположений… И все же… Дай-ка мне подумать. Как тебе такой вариант? Сэра Айвора интересуют стальные рельсы, насколько я могу судить, и заводы по их производству. Мне чудится, что его имя встречалось в отчетах о каких-то деловых совещаниях по поводу железных дорог. А ведь сейчас правительство затеяло постройку новой дороги на границе с Непалом — кажется, такие дороги называют стратегическими. Об этом писали в газетах, которые мы купили в Адене. Вот тебе и возможная причина его поездки. Мы можем проследить за его разговорами и выяснить, какую область Индии он будет упоминать.

— Они не слишком-то разговорчивы, судя по всему, — возразил я.

— Понятно — исключительность обязывает. Но я ведь тоже личность исключительная, правда? И я намерена это им продемонстрировать. Осмелюсь предсказать, что еще до того, как Бомбей покажется на горизонте, они будут на коленях молить нас, чтобы мы их не покинули!

На следующее утро за завтраком выяснилось, что чета Мидоукрофтов сидит с нами. Место Хильды было рядом со мною, леди Мидоукрофт — напротив меня, а за нею возвышался йоркширец сэр Айвор, с его холодными, жесткими, честными глазами северянина и благородной, высокопарной английской речью, время от времени уснащаемой разговорными словечками северных графств. Они беседовали в основном между собою. Следуя инструкциям Хильды, я старался не встревать в разговор наших «исключительных» соседей, если не считать обычных фраз, неизбежных за столом. Я «беспокоил ее по поводу солонки» чрезвычайно сухим тоном. «Позвольте передать вам картофельный салат?» в моем исполнении звучало как отказ в общении. Леди Мидоукрофт отметила это и удивилась. Люди ее типа так трепетно стремятся к общению со «всеми Лучшими Людьми», что, если вы при них совершенно игнорируете возможность побеседовать с «титулованной особой», они мгновенно приписывают вам высокопоставленное положение. Через несколько дней голос леди Мидоукрофт начал постепенно таять. Она попросила меня, вполне миролюбиво, передать ей мороженое, а потом, на третий день, даже приветствовала меня вежливым «Доброе утро, доктор».

Тем не менее я, помня советы Хильды, сохранял свою достойную сдержанность и потому сел к столу, ограничившись холодным «Доброе утро». Я вел себя как консультант высокого класса, который ожидает, что его назначат лейб-медиком при Ее величестве.