Дело всей России

— Окончил блистательно, ваше величество, — дерзнул впасть в разговор отец штабс-капитана. — Его латинские стихи обратили внимание всего училищного совета, о чем свидетельствуют письма ко мне содержателя пансиона. Достойно похвалы то, ваше величество, что сын мой Сергей добротой и серьезностью характера с самого раннего возраста снискал в пансионе всеобщую любовь.

— И много ли вас там воспитывалось?

— До шестисот воспитанников, ваше величество, — отвечал Сергей, несколько смущенный похвалами отца. — Как ни хорошо было нам в пансионе, но мы с братом Матвеем с нетерпением ожидали день, когда сможем отправиться в Россию...

— Я тоже, находясь в Париже, страшно скучал по отечеству, — как с равными, поделился царь своими душевными переживаниями. — Да, по-иному мы, русские, и не можем чувствовать себя на чужбине, как бы ни была она прельстительна. И каково было ваше чувство, когда вы вновь ступили на родную землю?

— Ваше величество, у меня всякий раз начинает горячей биться сердце, когда я вспоминаю наш переезд в Россию, будто заново совершаю весь этот незабываемый на всю жизнь вояж, — ответил Сергей Иванович. — Окончивши успешно воспитание в пансионе, мы вместе с братом и матушкой отправились в Россию. Мы торопили время... Мы умоляли дорогу, чтобы она ради нас сделалась короче. Мы торопили ямщиков и не скупились на подарки станционным смотрителям. Словом, мы готовы были лететь на крыльях...

— Ваша мать, Анна Семеновна, все время была с вами в Париже?

— Да, государь! Когда отец выехал в Россию, то наша мама отправилась из Мадрида в Париж к нам, чтобы дождаться окончания воспитания нашего. Она готова была пожертвовать для нас не только временем, здоровьем, но и самой жизнью.

— Что за чудесная женщина, что за удивительная мать! — проговорил государь. — Она была истинно святой женщиной по доброте и нежности своего характера. Я хорошо помню Анну Семеновну... Помню, каким украшением самого блестящего общества являлась она, когда вместе с Иваном Матвеевичем перед их отъездом за границу жила в Царском Селе. Это была женщина редкостного сердца и редкостного ума.

Лестный отзыв царя об их матери глубоко тронул чувства Сергея и Матвея. У штабс-капитана подступили слезы к глазам, он с трудом сдержал их. Так же чувствовал себя и Матвей, особенно горячо любивший свою мать.

— И как же Наполеон не выслал Анну Семеновну? Он же был не император, а грубый корсиканец, самодур и деспот? — выразил искреннее удивление Александр.

Глаза Сергея как бы воспламенились, и он продолжил изволновавшее его до глубины души воспоминание:

— Когда мама приехала в Париж, то ей и нам пришлось пережить немало тревожных дней. Отношения между Францией и Россией оставались неприязненными, и на пребывание в Париже нашей маме пришлось просить разрешение у самого Наполеона. Все мы ждали грубой выходки с его стороны, опасались высылки... Но мы ошиблись в наших тревожных опасениях. Наполеон с редкой галантностью ответил на просьбу нашей заботливой маменьки...

— И что же он ей ответил? — спросил царь, в душе задетый столь лестным отзывом о гостеприимстве Наполеона.

— Он собственноручно написал матушке: «Покуда во Франции будет уважаться добродетель, до тех пор Муравьевой-Апостол не будет никакого притеснения». И обещание императора никем не было нарушено во все время нашего пребывания в Париже и в пределах Франции. Это еще вовсе не значило для нас и для нашей маменьки, что разрешение на наше возвращение на родину будет выдано нам без всяких помех и проволочек. Но и с отъездом нам повезло. Помогла Наполеонова свадьба... В 1809 году, когда Наполеон бракосочетался с эрцгерцогиней австрийской Луизой, наша матушка воспользовалась этим благоприятным случаем, чтобы испросить разрешение на отъезд в Россию. И нам разрешили. Мы помчались... Мы полетели...

Под Лейпцигом встретились с французским кавалерийским отрядом, который был выставлен против партизанского отряда ротмистра Шиля, который впоследствии был изрублен под Гамбургом. Французские кавалеристы нас не задержали и не обидели. Мы благополучно прибыли в Берлин и остановились в Липовой аллее. Однажды мы с мамой сидели за утренним чаем и при раскрытых окошках, вдруг слышим — вблизи раздался ружейный залп. Мы подошли к окнам и увидели ужасное зрелище: по приказанию того самого галантного Наполеона, что удивил нас недавно своей любезностью, расстреливали против королевского дворца взятых в плен нескольких кавалеристов из отряда Шиля. Прусский король со своим семейством в это время находился в Кенигсберге, а все крепости прусские были заняты французами. Пруссия лежала втоптанной в грязь сапогами Наполеона.