Дело всей России

На другой день отправился на Каменный остров в надежде дождаться государя. Ждал, ждал, но так и не дождался. Уж хотел убираться восвояси, но вот в девятом часу вечера увидел экипаж... Это ехала по саду государыня императрица. Я с просьбой в руках пал на колени. С запяток соскочил придворный камер-лакей, подбежал ко мне, взял просьбу и приказал идти в канцелярию. «А где она — эта канцелярия?» — стою, гадаю. Время позднее, и я решил шагать прямо на гауптвахту для переночевания и ожидания решения.

На гауптвахте меня приняли. В душе надежда затеплилась: наконец-то наша просьба попала в царские руки. Вдруг вижу перед собой придворного лакея. Вручил он мне мою просьбу и сказал:

— Оная не следует к государыне.

Огорчился я. Тут вскоре после ухода лакея приезжает сам обер-полицмейстер, записал мое имя и прозвание и велел идти в город для подачи.

Переночевав на гауптвахте, поутру вышел я и остановился у моста — все думаю, как мне довести нашу просьбу до рук самого императора. Тут подходит ко мне полицейский часовой и спрашивает:

— Что за человек?

— Казенный мастеровой, Новгородской парусной фабрики ткач!

— Зачем пришел в город и имеешь ли при себе вид?

— Намерен подать просьбу в руки государя... Вот стою жду — не проедет ли...

— Пойдем со мной! — приказал полицейский.

Препроводил он меня в Первую адмиралтейскую часть, здесь отобрали просьбу, а меня отослали под караулом в полицию, из полиции в дежурство морского министерства... И вот с того дня таскаю на руках и на ногах ржавые браслеты, спасибо царю — не пожалел на меня демидовского железа.

— А ты, Лебедев, как сюда попал? — спросил Антон другого парусинщика.

— Мне повезло, я оказался счастливее Митрия... Всего одни сутки караулил на дороге, что ведет в Павловск. За Триумфальными воротами передал просьбу ехавшей в Павловск государыне Марии Федоровне. Она приняла просьбу и приказала прийти мне в Павловск. Через день явился я в Павловский дворец в придворную канцелярию. Сижу. Жду. Вдруг канцелярский хлыст спрашивает мое имя и вручает мне обратно мою просьбу с объявлением:

— Ее величество приказала подать оную по принадлежности государю императору или великому князю Константину Павловичу.

Я, не теряя надежды, отправился в город выполнять приказание царицы. Около трех дней мотался в поисках подступа к высоким лицам. На Стрельной мызе в десять часов утра при разводе я увидел великого князя Константина Павловича и подал.

— Взять под караул! — приказал Константин Павлович.

И меня повели по тем же дорогам, по каким водили Вшипова, пока мы с ним не встретились здесь... Вместо холста рубашечного и сапожного товару, который мы выпрашивали у государя из милосердия, получил и я кандалы на руки и на ноги.

Еще грустнее сделалось Антону от рассказов фабричных людей.

— Должно, скоро наших парусинщиков прибавится на гауптвахте, — сказал Вшипов. — Ведь уговор между нами был положен таков: буде мы не получим желаемого удовлетворения, то наши мастеровые пошлют еще двух человек с такой же просьбою... Нет уж, хотя и уговор общий положен, но лучше бы не посылали.

Парусинщик Лебедев сокрушался не столько по жене и троим малолетним детям, сколько по артельном сундуке с артельной казной, ключ от которого оказался при нем. Он много раз просил начальство гауптвахты вызвать с фабрики двоих или троих ткачей с тем, чтобы передать им ключ от артельного сундука, но просьба его оставалась без последствий.

— Или уж больно велика казна в артельном сундуке сберегается, что ты так страдаешь по ней? — спросил Антон.

— Как же не страдать? Ведь может статься, что иной с голоду умирает и нуждается в артельной копейке, а копейка эта лежит в недоступности, — в сердцах ответил Лебедев. — По бытности на фабрике имел я у себя в содержании артельных денег пятьдесят один рубль. А как при отлучке для подачи просьбы собственных денег на дорогу у меня не оказалось, то я, сказавшись артельщикам, взял с собою из артельных денег одиннадцать с полтиною. Остальные деньги теперь в артельном сундуке, а ключи от сундука при мне...

— А зачем ты его при себе держал? Ты, отлучаясь в дорогу, отдал бы его артельщикам, — поучающе заметил Антон.

— Не глупей твоей моя голова — отдавал артельщикам, да они его не взяли, полагая мое скорое возвращение на завод... А скорое-то на долгое поворотилось.

По полу шныряли крысы и мыши. Воздух был отравлен нечистотами. Карп Ягупов, парусинщик с той же казенной фабрики, заболевший желтой горячкой, метался на нарах в беспамятстве. С неделю назад его назначили к отправке в какой-то госпиталь, но так и забыли о нем. Примолкли узники. Думал и Антон свою невеселую думу.

9

По долгу службы Николаю Тургеневу часто приходилось присутствовать на заседаниях Комитета министров. Он смертно скучал на этих сборищах.

Министры представлялись ему говорящими куклами, не способными ни мыслить, ни действовать самостоятельно в соответствии с голосом собственной совести. Единственный человек, который иногда мог развеять секретарскую скуку Тургенева, был граф Милорадович. С его приходом на заседание министров как бы врывался свежий ветерок.