Дело всей России

Бледные, они стояли у стола лицом к лицу. Оба непреклонные, оба до безумства гордые и безрассудно решительные... Пестель безотчетно выдвинул ящик стола, в котором лежали два заряженных пистолета, и поспешно задвинул, устыдившись...

— Я обязан сказать все до конца... И не одно слово... — Пестель взялся за кувшин, но от чрезмерного волнения плеснул мимо кружки на письменный стол. — Впрочем, давай сегодня на этом кончим. Мы понимаем друг друга. Мы не имеем права приносить в жертву сердечным вихрям дело, принадлежащее не только нам с тобою.

— Павел, возьми обратно оскорбительное слово об Александре Муравьеве, — исступленно проговорил Сергей. — Возьми, прошу тебя.

Пестель с минуту глядел прямо в глаза возмущенному штабс-капитану.

— Подчиняюсь голосу рассудка и беру обратно. Но боюсь, Сергей, не пришлось бы тебе после раскаиваться в том, на чем ты так неотступно настаиваешь сейчас... Уже светает, — Пестель отдернул штору.

За окнами еще дремал туман над безлюдными улицами. Сергей Муравьев-Апостол вышел из квартиры Пестеля и взбудораженный, и в чем-то не уверенный. Неуверенность была порождена сдержанно-спокойным предостережением Пестеля. Нет, не хотел Сергей верить в то, что Александр Муравьев окажется рыцарем на час, не та порода, не те корни, да и характер Александра никак нельзя сравнить с характером его брата Николая, легко увлекающегося от избытка энергии и неизрасходованных сил молодости.

Сергей шагал вдоль Невского, любовался величественно-сказочным в этот ранний час городом. Вдруг он увидел на другой стороне проспекта Александра Муравьева и его брата Михаила. Они прогуливались, не замечая никого и ничего.

Муравьев-Апостол подошел к ним, поздоровался, дальше они отправились вместе. Когда поравнялись с подъездом дома Муравьевых, Сергей попросил Александра задержаться на минуту. Они остались вдвоем.

Не открывая всего недавнего разговора с Пестелем, Сергей намекнул другу насчет того, что он охладел к общему делу.

— Я не охладел, Сергей, это неправда! — пылко возразил Александр. — Но я весь во власти той, чье имя — ангел небесный! Я безропотный и покорный раб ее... И какое же блаженство вкусить такого сладкого рабства... Я никогда не знал, что так всевластна над нами любовь... О, сладчайшая тирания любви!.. Я решился просить ее руки и трепещу в ожидании окончательного ответа...

— Почему трепещешь?

— Ответ может быть разный...

— Но я верю, что в жертву любви не будет принесено то, что превыше всякой жертвы?

— Я готов на любую жертву! — выпалил Александр Николаевич. — Отказ для меня будет равносилен смерти, он сделает мое существование бессмысленным.

— Стыдись... Ты носишь чин полковника, ты муж, прошедший сквозь ад войны, а не юноша семнадцати лет, — упрекнул Муравьев-Апостол. — Надеюсь, ты не открыл своей невесте нашей тайны?

— Тайна сохранена и сохранится, Сергей, но ее родителями поставлено железное условие, роковое для меня условие: или... или...

— То есть?

— Или — она, или — Тайное общество.

— Значит, ты открыл нашу тайну?

— Только намекнул.

— Ты и этого не имел права делать...

— Позволь? Как не имел права? — удивился Александр. — Не могу же я, женившись, сказать: моя жизнь, мое сердце, моя душа принадлежат не супруге, не семье, и я невластен сам над собой. Извини, но я так никогда не сделаю, это бесчестно.

— Но ты же, Александр, добровольно начинал вместе с нами...

— Начинал... Но всего предвидеть невозможно.

— Я понял так: если невеста или ее родители потребуют от тебя променять дело нашего Общества на узы Гименея, то ты променяешь?

Александр ответил молчанием, и это начало бесить Муравьева-Апостола.

— Променяешь?

— Ты, Сергей, был влюблен хоть раз так, как влюблен ныне я?

— «Влюблен», «влюблен»... Любовь удесятеряет мои силы, мою готовность не задумываясь, без малейших колебаний отдать все делу, которому мы посвящаем себя!

— Я — ослепленный счастьем пленник! Сергей, не задавай мне таких вопросов и не требуй ответа на них. Верь одному: Александр Николаевич Муравьев, что бы там с ним ни случилось, не сделает бесчестного поступка: не предаст, не продаст, не выдаст...

— Этого мало, Александр, слишком мало для коренного члена Союза спасения, одного из его основателей, — как приговор прозвучали слова Сергея. «Как скоро сбылось твое пророчество», — мысленно обратился он к Пестелю. Кивнул Александру: — Прощай.

Они расстались без прежней товарищеской теплоты.

А пробужденный Петербург уже шумел из конца в конец.

19

Из пепла и праха, с быстротой удивительной, возрождалась сожженная Москва после наполеоновского нашествия.

Откуда только что бралось! За какие-нибудь пять лет, прошедшие со дня изгнания французов, на многие и многие версты вокруг опаленного Кремля уже белели вновь возведенные и возводимые дома, роскошные дворцы, храмы, палаты. Неискоренимый город с истинно богатырской силой рванулся ввысь и вширь. На смену сгоревшей деревянной шла Москва каменная, с обновленными дворянскими усадьбами, садами, парками, аллеями.