Дело всей России

— Сходитесь! — в один голос сказали секунданты.

Миллер медленно пошел к барьеру навстречу бледному Сухозанету. Рука с крепко зажатым в ней пистолетом оставалась опущенной, будто Миллер забыл в эту минуту о том, зачем они съехались на этой горе. «Почему он не целится? Или решил не целясь? Со вскида? Но так рискованно... Опасно...» — волновался за друга Рылеев.

Лицо Миллера было непонятно спокойным. На нем как бы отразилась та внезапная перемена, которая может произойти в душе лишь сильного, безбоязненного человека. Зная свою беспромашность, Миллер совершенно не сомневался в том, что жизнь смертельно напуганного исходом жребия противника находится в его власти. Дистанция позволяла меткому стрелку выстрелить так, как он этого захочет. Полчаса назад он, очевидно, не задумываясь, стал бы целиться в сердце. Полчаса назад он горел желанием увидеть кровь поверженного врага, насладиться его издыханием. Сейчас предоставлялась полная возможность для исполнения такого желания, но его оскорбленная душа уже не находила себе удовлетворения в уничтожении чужой, пускай и ненавистной жизни. Убийство себе подобного, еще недавно казавшееся лучшим и единственным средством в защите своей чести и достоинства, представлялось отвратительным, гнусным, не сулящим ни успокоения, ни удовлетворения. Он медлил с выстрелом и желал в эту минуту лишь одного — примирения. А бледный Сухозанет видел в нем лишь неотвратимо надвигающуюся смерть.

Рылеев в полной растерянности следил за каждым движением Миллера, не понимая, что с ним происходит.

У самого барьера Миллер поднял пистолет и, не целясь, сделал выстрел под углом вверх — этого благородного поступка не мог не заметить секундант Сухозанета...

Выстрел будто оледенил кровь в жилах подполковника, он не сразу поверил в то, что остался жив и невредим, что теперь к нему перешло право ответного выстрела. Страшный испуг помешал ему заметить сознательно мимо него направленный удар.

Рылеев не сомневался в том, что Сухозанет, при всем его волнении, оценит по достоинству благородный жест прапорщика и на безопасный выстрел ответит таким же безопасным выстрелом.

— Ваша очередь! — напомнил Буксгеведен.

Сухозанет стал наводить пистолет. Рылеев понял, что он целится прямо в сердце Миллеру, который стоял грудью к врагу. «Сухозанет решил поединок свести к палаческой расправе», — мелькнуло в голове Рылеева. Но он уже не имел никакой возможности что-либо изменить.

К чете парящих над горой ястребов присоединилась другая крылатая чета, прилетевшая из-за леса с того берега.

Раздался выстрел. Будто кто-то невидимый сильно толкнул Миллера в левое плечо, он всем корпусом пошатнулся влево, но устоял на ногах. Рылеев бросился к нему... Из левого рукава прапорщика струей хлестала кровь, такая же струя била из-под мундира слева и выше соска... Рылеев сразу не разобрался, куда был ранен Миллер — в грудь или в руку.

Напуганные выстрелом ястребы улетели прочь от горы.

Сухозанет с опущенным дымящимся пистолетом в руке, наклонив голову, стоял у барьера, не отдавая себе ясного отчета в том — плохо или хорошо он сделал.

Секунданты, сняв мундир с раненого и усадив его на траву, лоскутьями изорванной нижней рубахи перевязали рану.

18

Время, аптечные лекарства или настой чемерицы, к которому по совету муравьевского оброчного мужика прибегал Павел Пестель, наконец-то помогли ему залечить рану. Он еще слегка прихрамывал, при ходьбе раненая нога уставала значительно быстрее, чем здоровая, но это обстоятельство его не пугало. Хуже было дело, когда приходилось танцевать: многие повороты, наклоны, движения уже не давались ему с той легкостью и пластичностью, какие выгодно отличали его танец прежде. А танцевать он любил. Сцепив зубы, чтобы приглушить боль в поврежденной ноге, он пускался в круговорот кадрили и кружился весело и легко, делал все необходимые фигуры безукоризненно, и те, кто наблюдал за ним со стороны, и сама дама, танцующая с ним, не замечали, чего ему эта легкость стоит.