— Когда-то варвары уничтожили великий Рим, но они от того не перестали быть варварами, — не сдавался Миллер.
К спорящим подошел Сухозанет, которого Тевяшов успел ознакомить с расположением покоев в двухэтажном городском доме с мезонином и двумя флигелями. Миллер, взволнованный спором, обратился к старшему командиру:
— Скажите, Иван Онуфриевич, когда наша батарея из Виленской губернии выступила в Орловскую и Рылеев был назначен на квартирьера, как он исполнял свои обязанности?
Сухозанет хитро улыбнулся, помедлив, ответил:
— Вы все тому нелицеприятные свидетели.
— Исполнял весьма добросовестно! — враз твердо сказали братья Унгерн-Штенберги.
Неприятели Рылеева промолчали. Один Штрик не унимался:
— Рылеев — скрытный человек. Гордый гений... Ха, ха... Вития! На сочинениях Державина помешался. Хочет быть вторым Державиным... Но слишком высоко метит...
Нежное, как у девушки, лицо Миллера покрылось румянцем, он угрожающе, хотя и без жестов и крика сказал:
— Желая вам добра, господин Штрик, я советую в словах и выражениях впредь быть осторожней, иначе ваше новоселье ознаменуется третьим с вами поединком. А вы, кстати, не в пример Рылееву, стреляете неважнецки как из пушки, так и из пистолета.
Миллер говорил правду — по меткости стрельбы из любого рода оружия никто в роте не мог поспорить с Рылеевым.
— Уж не думает ли Федя Маленький меня запугать?
Штрик встал, выпятив грудь. Поднялся и Миллер. Друг против друга стояли: ни дать ни взять два петуха.
— Прошу прекратить препирательства, господа! — строго прикрикнул Сухозанет. Оба молодых офицера сели на свои места.
— Во избежание подобных столкновений, — сказал Буксгеведен, — было бы полезно перевести прапорщика Рылеева — ради его же блага — в другой род службы.
— Не так-то просто... Три мои представления остались без последствий, — ответил Сухозанет.
— Почему же, Иван Онуфриевич?
— Инспектор артиллерии барон Меллер-Закомельский повелел оставить Рылеева при батарее, — ответил Сухозанет, пошевелив широкими плечами.
— Барон Меллер-Закомельский? Чем же ему угодил Рылеев? Уж не в родстве ли он? — загорелся любопытством Штрик. — И для чего оставить?
— Приказано следить за ним строго, с тем чтобы во временем сделать из него полезного человека, хотя бы для общества, ежели не для службы.
— И вы верите в такую возможность, Иван Онуфриевич? — криво улыбнулся Штрик.
— Приходится верить.
11
Впервые в доме Тевяшовых собралось так много гостей. Тихая Наташа с тайным трепетом ждала начала танцев. Зато бойкая Верочка весь день звенела соловьем. Она радовалась тому, что с приходом конноартиллерийской роты круто изменилась сонная жизнь в Белогорье. Радовалась и смелая Настя, частенько подсмеиваясь над тихой, боязливой сестрой. Верочка с Настей уже знали по именам всех офицеров, знали, кто из них прапорщик, кто подпоручик. Офицеры в роте были сплошь молодые, их появление в тихом имении воспламенило девичье воображение.
Едва ли не впервые Верочка и Настя с такой озабоченностью заговорили о платьях, прическах, лентах, брошах, о том, что считается в столице модным, а что — нет... Да и как же они могли не волноваться, если им стало известно, что почти все офицеры роты — воспитанники столичного кадетского корпуса. Кроме того, они дважды побывали в Париже — городе щеголей и щеголих, по которому равняются все столицы мира. Анна Ивановна Бедряга, приятельница Тевяшовых, приехавшая пораньше, стала наставницей девушек в их приготовлении к вечеру. Она украшала голову Верочки пышной многоярусной прической, какие носили дамы в екатерининские времена, и уверяла доверчивых щебетуний, что именно такие прически делают петербургские аристократки теперь. Ей верили, забыв, что она лет десять уж не бывала в Петербурге.
Любительница поговорить, Анна Ивановна давала свою оценку каждому офицеру:
— Один другого лучше, барышни! Сам командир роты, подполковник Петр Онуфриевич Сухозанет, приятнейший человек: что усы, что мундир, что нашивки... А обхождение какое с дамами, чисто столичное. А какой ангелочек Федор Петрович Миллер! Друзья прозвали его Федей Маленьким, но он вовсе не мал. А сложение! Прямо картинка! И обхождение лучше быть нельзя. Начитанный... Лучше всех танцует гавот и экосез... И братьям Унгерн-Штенбергам в приятности не откажешь. И происхождения знатного... Но, пожалуй, самый интересный из них прапорщик Кондратий Федорович Рылеев... Сливицкий мне сказывал по секрету, что прапорщик Рылеев настоящий поэт и пишет оды по любому торжественному случаю: на день чьего-либо бракосочетания или по случаю чьей-либо преждевременной кончины, а также товарищам по роте, если какой-нибудь из них влюбится...
Верочка вертелась перед зеркалом, но, услышав последние слова генерал-майорши, оставила свое занятие и с возмущением заговорила: