– Если бы я сказал тебе, – сказал Мейсон, – что, согласно закону, ты должен уважать конфиденциальное сообщение клиента и что тебе не обязательно передавать полученную информацию полиции, то ты тогда смог бы оправдаться тем, что, мол, сходил к адвокату и последовал его совету, так?
– Да, так, – ответил доктор Динэйр.
– А если бы я сказал тебе, что по закону у тебя нет никакой альтернативы и ты должен сообщить властям об известном тебе, ты бы тогда отказался следовать моему совету, а?
– Да, это верно.
– В таком случае, – продолжал Мейсон, – ты бы поставил себя в крайне уязвимое положение. Не только утаивая от закона информацию, но и зная, что ты нарушаешь закон. Ты бы превратился в фактического соучастника.
– Это проливает на ситуацию иной свет, – сказал доктор Динэйр. – Я пришел сюда, поддавшись порыву, а теперь понимаю, что в этом есть сложность.
– Да, есть, – отозвался Мейсон. – Теперь разреши тебя спросить: какова гарантия, что эта молодая женщина рассказала правду?
– Я думаю, что мы можем считать ее заявление правдивым, в особенности зная, как это было заявлено. Возможно, она рассказал а не все. Ее сознание было слишком подавлено наркотиком, чтобы разъяснить, и она инстинктивно избегала всего, требующего сильного умственного напряжения. Она сделала заявление по имеющемуся факту, а потом не смогла его детализировать.
– Или дать ему разумное объяснение? – спросил Мейсон.
– Если хочешь, назови это так. Она находилась едва на грани сознания. Ее внимание было ослаблено.
Мейсон задумался.
– Послушай-ка, Берт. А есть ли какой-либо шанс, что преступление, в котором она созналась, не является плодом воображения?
– Да, такой шанс есть, – ухмыльнулся доктор Динэйр.
– И что это за шанс?
– Небольшой, но все же шанс.
– Ты, как врач, бросился бы в полицию рассказать об убийстве, которое может быть всего-навсего галлюцинацией, стимулированной наркотиком, за что твоя пациентка вчинила бы тебе иск за клевету, за оскорбление личности, за посягательство на ее тайну и за выдачу секрета. И это испортило бы тебе карьеру как профессионалу и имело бы неблагоприятные последствия для пациентки. Если ты говоришь мне, что есть некоторый шанс, что преступление, в котором она созналась, может быть плодом накачанного наркотиками сознания, то я буду должен посоветовать тебе осторожно продолжать исследования, а твоим первейшим долгом должно стать проведение реального расследования.
– Хорошо, – сказал доктор Динэйр, в голосе которого слышалось явное облегчение, – а теперь я скажу тебе, что есть некоторый шанс, который, я полагаю, весьма слаб, что признание являлось плодом стимулированного наркотиком воображения.
– Тогда, – сказал Мейсон, – я советую тебе спокойно начать расследование.
– А поскольку я не профессионал в таких делах и неопытен в них, то я, стало быть, уполномочиваю тебя провести его.
– Конечно, Берт, – ухмыльнулся Мейсон, – у нас нет таких возможностей, которые есть у полиции. Нам придется действовать помедленнее и поконсервативнее. Мы не сможем задавать те вопросы, которые свяжут нам руки и вызовут к жизни те самые беды, которых мы стремимся избежать.
– Я полностью вверяю тебе это дело, – сказал доктор Динэйр.
– У тебя есть сиделка, которая присутствовала при этих исследованиях?
– Да.
– А какая сиделка присутствовала тогда?
– Это Эльза Клифтон. Ты ее знаешь. Высокая брюнетка с сероватыми глазами, которая…
– Я с ней знаком.
– Я не очень доверяю ей. Она загадочная личность.
– Она может рассказать, что случилось при исследовании?
– Не знаю.
– Какое медицинское лечение назначается для пациента, сознавшегося в убийстве? – спросил Мейсон.
– Ты имеешь в виду Надин Фарр? – спросил доктор Динэйр, и Мейсон кивнул. – Она мучается комплексом вины. Тот факт, что ее преступление, если тебе угодно относиться к этому подобным образом…
– Люди обычно относятся к убийству именно как к преступлению, – вставил Мейсон.
– Не забывай, – сказал доктор Динэйр, – что нам неизвестно о смягчающих обстоятельствах. И мы не знаем всех факторов, а только общее заявление о том, что сделала эта молодая леди. Она определенно чувствует, что совершила некий грех, и избежала наказания, и что это несправедливо. Она хочет понести наказание и тем самым искупить свою вину; учитывая, что она эмоционально возбуждена и обладает впечатлительным характером, подобное состояние может быть серьезным. И едва ли не самое главное сейчас, что ей нужно сознаться. И подсознательно она делает это. Весьма вероятно, что поэтому она и согласилась пройти проверку сывороткой истины. Первоочередное, что я хочу сделать в процессе лечения, это предоставить ей возможность сознаться мне, когда к ней вернется сознание. И тогда я собираюсь передать ее тебе, Перри, для признания.
– Мне?!
Доктор Динэйр кивнул.
– Конечно, – сказал Мейсон, – мне не надо говорить тебе, Берт, что мы играем с огнем.
– Я знаю, но я стараюсь помогать своим пациентам. На этом основаны мои убеждения.
– Я тоже стараюсь помогать своим клиентам. Это краеугольный камень убеждений юриста.
Несколько мгновений они молчали.