Дело земли

Ноздри Кинтоки сузились, кончик носа побелел. Он не любил говорить о своей семье. Райко бы на его месте тоже не любил. Но господин тюнагон ждал ответа, и Кинтоки сказал:

— Мой отец — Саката курандо.[44] Когда-то он служил при дворе. Его изгнали — за то, что женился без позволения…

…Даму Яэгири, с которой он связался, тоже изгнали — и в горах Асигара по дороге в родные места курандо они попались в руки разбойникам. Тут вся история для Саката курандо закончилась — он пал от стрелы и остался лежать непогребенным, а его молодую жену разбойники увели с собой. Четыре месяца спустя ей удалось бежать и, собрав кости мужа, вернуться в окрестности столицы, где были у нее какие-то родственники. А еще пять месяцев спустя она родила мальчика, и всем говорила, что это сын Сакаты.

— Отец мой умер, его разбойники убили, когда я не родился еще. Так что, господин, в моем родном краю таких, как я, больше нет.

— Жаль мне твоего отца, — сказал господин Канэиэ. — Но странно все же: если бы такой человек служил во дворце двадцать лет назад — я бы его приметил…

По счастью, тут принесли короб с одеждами и другой, с шелком, и господин Канэиэ лично отобрал три куртки, которые воины с почтением приняли, а Кинтоки оделил штукой парчи весенних цветов.

— Нам нужно спешить, — сказал вдруг Сэймэй неподобающе громким голосом. — Я чувствую ветер с неблагоприятной стороны.

— Разве не дело прорицателя упредить стихию? — улыбнулся господин тюнагон.

— Да, — резко сказал Сэймэй, — Знающий человек проведет корабль к берегу и в шторм, если с ним будет удача, но если он попытается противостоять стихии прямо, он пойдет ко дну, а с ним все, кто рядом.

Когда Кинтоки упомянул отца, Райко показалось, что что-то сдвинулось в сером, вязком облаке из сакэ и усталости, как будто треснул лед под ногой, и льдинки над темной водой сложились в ясные знаки —?? пить сакэ, и? «дитя» — или «послушник». Рыжий волос в пальчиках мертвой девушки, огромный след, подплывший замерзшей кровью… Пить сакэ, дитя и… ребенок? Сютэндодзи. Пьяный монах. Монах-пропойца.

Отец когда-то называл это прозвище: Сютэндодзи. Называл в связи с мятежом…

В сером тумане гримасничал ночной тать, разевал черную пасть и болтал в ней обрубком языка — пьяный-пьяный-пьяный…

Райко тряхнул головой, отгоняя наваждение.

— Не смею вас задерживать, — господин тюнагон не забывал, что Райко здесь, нарочно или нет, ради него, и его спасает от неприятностей.

— Спешите, — сказал Сэймэй, — садясь в повозку. — Я отстану от вас.

Без знающего человека в неприятную ситуацию соваться не хотелось — но знающий человек должен и понимать, что советует. Они пустили коней вскачь. В столице так ездить не полагалось, но кто спросит с начальника городской стражи?

В ворота управы стучать не пришлось — они уже были распахнуты настежь. Над улицей летел дребезжащий звон — кто-то колотил в медный брус, подвешенный во дворе, чтобы поднимать всех в случае пожара или беспорядков.

— В чем дело? — Райко спешился и бегом бросился к человеку, бившему в брус.

Увидев Райко, тот кулем осел на землю. Это был Хираи, и даже на расстоянии трех шагов начальник стражи ловил запах рвоты.

— Господин! — простонал Хираи. — Мне нет прощения! Преступник убит. Мы отравлены.

— Что тут случилось?

— Господин! Я не знаю, никто не знает. На всех будто помрачение нашло или даже хуже… в голове муть, шагу не сделаешь, чтобы не вывернуло — и страшно, будто в ад живым провалился…

— Господин!

Урабэ подошел, держа что-то в руках. Коробка. Круглая большая лаковая коробка с изображением глициний на крышке. Выстлана изнутри бумагой. Райко понюхал — из коробки все еще пахло едой. Каким-то маринадом.

— Хираи! — он затряс подчиненного за шиворот, тыча коробку ему под нос. — Хираи, что вы ели? Откуда это взялось?

Разбегающиеся глаза стражника на миг сосредоточились.

— Так… вы прислали, господин. От вашего имени, из дома господина Канэиэ. Приех… — тут его скрутило в приступе рвоты, Райко еле успел убрать коробку. — Простите, господин: запах. Приехала женщина в повозке. С гербами и всё как надо… Привезла еды и немного вина. От вас, говорит… Ну, мы поели — с утра-то ведь ни воробьиной слезинки во рту… А как чуть стемнело, всех и скрутило.

— Как интересно, — возникший ниоткуда Сэймэй отобрал у Райко коробку, тоже понюхал. — Настойка жемчужноцвета… Редкий цветок, растет в горах далеко на севере. Там его листьями пользуют обычно при родах или когда лечат раны… Не пожалели, однако — добавили в еду и в питье. Господин Хираи, вы один в сознании?

— Все остальные, кто без памяти лежат, кто встать не может.

— Вы понимаете, господин Минамото, что произошло? Вы их напугали прошлой ночью, наших демонов, крепко напугали. И они решили, что городской страже колдовства мало, будут драться. И сделали так, чтобы драться никто не мог.

— Они… не хотели убивать?

— Не хотели. Вот это и есть самое интересное. Может быть, понимали, что если увальней из городской стражи заменят самураями, то им же самим хуже будет. А может… — Сэймэй задумался о чем-то.

— Цуна! — спохватился Райко.