Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Тем временем Пастернак пытался связаться с Фельтринелли и другими — на тот случай, если они примут телеграмму всерьез. Он говорил приехавшим из Гарварда славистке Мириам Берлин с мужем: разумеется, он хочет, чтобы роман издали за пределами Советского Союза. Сестра Пастернака Жозефина просила, чтобы Берлин выяснил намерения Пастернака. Пастернак сказал Мириам Берлин, что его заставили написать телеграмму и на нее не следует обращать внимания. «Мне все равно, что будет[369] со мной. Моя жизнь кончена. Книга — мое последнее слово цивилизованному миру». Когда Пастернака навестил итальянский ученый Витторио Страда, перед самым уходом гостя хозяин прошептал ему: «Витторио, передайте Фельтринелли[370]: я хочу, чтобы моя книга вышла любой ценой».

Несмотря на все козни и устрашение, внешне Пастернак казался[371] его гостям на удивление невозмутимым. Евгений Евтушенко видел Пастернака в сентябре, когда привез к нему еще одного итальянского профессора, Анджело Риппелино. «Я очень люблю итальянцев», — сказал Пастернак. Гости остались обедать. Евтушенко вспоминал: «На вид могло показаться, что Пастернаку сорок семь или сорок восемь лет. Вся его внешность обладала изумительной, лучистой свежестью, как у свежесрезанного букета сирени, когда на листьях еще блестят капли росы. Казалось, будто на нем переливался свет от резких взмахов рук до поразительно детской улыбки, которая постоянно освещала его подвижное лицо». Пастернак и Евтушенко пили вино и разговаривали[372]; они сидели еще долго после того, как Риппелино уехал. Зинаида сделала выговор 23-летнему поэту, назвав его «убийцей Бориса Леонидовича».

Вскоре после этого Евтушенко прочел «Доктора Живаго». Тогда роман его разочаровал. По словам Евтушенко, они, «молодые писатели послесталинского времени», тогда увлекались так называемой «мужской» прозой Хемингуэя, романом Ремарка «Три товарища», «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. «Доктор Живаго», по сравнению с ними, показался тогда Евтушенко слишком традиционным и даже скучным. Он не прочел роман, а перелистал.

Прошел сентябрь, когда должно было выйти советское издание, и московские функционеры впали в отчаяние. Сотрудники советских торгпредств в Париже и Лондоне[373] безуспешно пытались вернуть рукопись из издательств «Галлимар» и «Коллинз». Советское посольство в Лондоне[374] предложило английскому издательству предварить роман предисловием, в котором говорилось бы, что сам Пастернак был против выхода его книги. МИД Великобритании не рекомендовал издательству посылать перевод романа на вычитку Пастернаку; сотрудники МИД предложили издательству вместо слов о якобы нежелании Пастернака выпускать роман за границей поместить фразу: «Запрещено в Советском Союзе». «Это могло быть выгодным лишь с пропагандистской точки зрения, но, возможно, послужит незначительной защитой самому Пастернаку», — писал Филип де Сулуэта, представитель МИД на Даунинг-стрит, 10. Возможно, он сделал это замечание в юмористическом смысле. Сомнительно, чтобы фраза о запрещении книги чем-то помогла бы ее автору, зато она, несомненно, повлияла бы на рост продаж.