Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Напоминание о Пильняке, казненном соседе Пастернака, было прямой угрозой. Суркову не привыкать было к крайностям государственного насилия. Годом раньше он сказал в интервью одной югославской газете: «У меня на глазах исчезали друзья[385], писатели, но в то время я считал это необходимым, требованием революции». Фельтринелли сказал Курту Вольфу, американскому издателю Пастернака, что слова Суркова нужно цитировать как можно шире и «следует задействовать «Тайм» и «Ньюсуик»[386].

В конце октября Пастернака заставили отправить Фельтринелли еще одно письмо. Он писал, что «поражен»[387] тем, что Фельтринелли не ответил на его телеграмму, и говорил: «Простая порядочность обязывала выполнить просьбу автора».

Зная, что роман скоро выйдет в свет, после «официального» письма Пастернак 2 ноября передал Фельтринелли частное послание, в котором писал: «Не нахожу слов[388], чтобы выразить мою благодарность. Будущее вознаградит нас, вас и меня, за ужасные унижения, которые мы переживаем. О, как я счастлив, что ни вас, ни «Галлимар», ни «Коллинз» не обманули эти идиотские и зверские призывы, сопровождаемые моей подписью (!), подписью несомненно фальшивой и поддельной, поскольку она была вырвана у меня смесью шантажа и насилия. Неслыханное высокомерие породило возмущение «насилием» вашим против моей «литературной свободы», хотя именно такое насилие применили ко мне — тайно. И чтобы скрыть этот вандализм, выдать его за заботу обо мне, за священные права художника! Но скоро у нас будет итальянский Живаго, французский, английский и немецкий Живаго — а однажды, возможно, появится далекий в географическом смысле, но русский Живаго! И это большое дело, великое дело, так что давайте сделаем все, что в наших силах, и будь что будет».

Первое издание «Доктора Живаго» в переводе на итальянский язык вышло 15 ноября 1957 года[389]. За ним через пять дней последовало второе издание тиражом в три тысячи экземпляров. Роман появился в книжных магазинах 23 ноября после анонса накануне вечером в миланском отеле «Континенталь». Книга тут же стала бестселлером.

Одна из первых рецензий появилась в газете «Корьере делла Сера» под заголовком «Ищете политический трактат[390], а находите произведение искусства». «Пастернак не требует от нас, первых читателей на Западе, никаких политических суждений, — заключает рецензент. — Может быть, сидя в одиночестве в своей деревне, старый писатель хочет знать, услышали ли мы его… голос, нашли ли мы доказательство его художественных убеждений. Ответ таков: да».

Роман начал свое долгое путешествие. Но для того, чтобы вернуться домой, в Россию, «Живаго» понадобился тайный союзник.

Глава 8. «Мы проделали большую дыру в железном занавесе»

Рукопись «Доктора Живаго» на русском языке появилась в штаб-квартире ЦРУ в Вашингтоне в начале января 1958 г. в виде двух катушек пленки[391]. Роман предоставила британская разведка. В самом ЦРУ роман вызвал большое волнение. В служебной записке Фрэнку Уизнеру[392], который руководил в ЦРУ секретными операциями, глава отдела Советской России называл «Доктора Живаго» «самым еретическим литературным произведением советского автора после смерти Сталина».

«Главная мысль, выдвинутая Пастернаком, такова: каждый человек имеет право на личную жизнь и заслуживает уважения как человеческое существо, независимо от его политических взглядов или вклада в дело государства. Такая мысль бросает вызов советской этике, призывающей жертвовать личным ради коммунистической системы, — писал Джон Маури, заведующий отделом Советской России. — В романе нет призыва к мятежу против режима, но ересь, которую проповедует доктор Живаго, — политическая пассивность — очень существенна. Пастернак намекает на то, что обычные «маленькие» люди, безразлично относящиеся к призывам властей всей душой сочувствовать официальным кампаниям, превосходят политических «активистов», обласканных системой. Более того, автор осмеливается намекнуть на то, что обществу, возможно, будет лучше без этих фанатиков».

Маури бегло говорил по-русски; в то время, когда Гитлер напал на Советский Союз, он служил помощником военно-морского атташе в посольстве в Москве[393]. Во время войны он находился в Мурманске и курировал программу ленд-лиза, по которой США доставили в Советский Союз товаров на сумму свыше 11 миллиардов долларов. Однако Маури не питал особой любви к бывшим союзникам. Он придерживался того мнения, что действия советских властей лучше всего можно понять через призму русской истории. «Он считал советский режим[394] продолжением имперской России и считал, что КГБ основал Иван Грозный», — заметил один из его подчиненных.