Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

«Исландия[672]? — спросил Пастернак, узнав о телеграмме. — Исландия, но, если бы вмешался Китай, это помогло бы?» На самом деле история привлекла много внимания в Азии, особенно в Индии, неприсоединившейся стране, сохранявшей тем не менее прочные связи с Советским Союзом. Премьер-министр Джавахарлал Неру в 1955 году посетил Советский Союз, а Хрущев на следующий год ездил в Индию. Отношение к Пастернаку возмутило ведущих индийских писателей, в том числе коммунистов. На пресс-конференции в Нью-Дели Неру выразил общую тревогу, сказав, что Индия страдает из-за ежедневных оскорблений[673]. «Мы считаем, что, если известный писатель[674] высказывает мнение, которое противоречит господствующим в его стране взглядам, то он должен пользоваться уважением, а не подвергаться каким-либо ограничениям», — заявил он. История повредила и советским дипломатическим культурным связям[675]. В норвежской прессе требовали, чтобы правительство аннулировало недавно подписанную программу культурного обмена. Шведские официальные лица угрожали отложить на неопределенный срок программу молодежного обмена. 28 австралийских писателей в открытом письме утверждали, что все будущие культурные и научные обмены будут зависеть от полной реабилитации Пастернака как гражданина и как писателя.

Международная реакция оказалась нежелательной, и в Кремле захотели найти выход из кризиса. Получив письмо Пастернака, Хрущев приказал остановиться: «Хватит. Он признал свои ошибки[676]. Прекратите». Условия оставляли на усмотрение функционеров.

В то время как в Доме кино готовилось новое осуждение Пастернака, Поликарпов стремился как-то замять дело. Хесин, который недавно так холодно принял Ивинскую, позвонил ей накануне собрания в квартиру ее матери, где она пыталась хоть немного выспаться (за передвижениями Ивинской пристально следили). Хесин излучал фальшивое дружелюбие.

«Ольга Всеволодовна, дорогая[677], вы — умница, письмо Б. Л. получено, все в порядке, держитесь. Должен вам сказать, что сейчас нам надо немедленно с вами повидаться».

Ивинскую звонок чрезвычайно разозлил; она сказала Хесину, что не желает иметь с ним ничего общего. Тогда трубку взял Поликарпов. «Мы вас ждем, — сказал он. — Сейчас мы подъедем к вам на Собиновский, а вы накиньте шубку и выходите, мы все вместе поедем в Переделкино: нужно срочно привезти Бориса Леонидовича в Москву, в Центральный комитет».

Ивинская попросила дочь срочно поехать к Пастернаку в Переделкино. Ей казалось, что, раз Поликарпов так спешит и сам едет за Пастернаком, это означает только одно: с писателем встретится Хрущев. К дому, где жила мать Ивинской, подъехал черный правительственный ЗИЛ, в котором сидели Поликарпов и Хесин. Машина ехала по правительственной трассе, не останавливаясь у светофоров, и они оказались в Переделкине быстрее Ирины.

Пастернак был возбужден и слаб, у него часто менялось настроение; он чувствовал себя на даче, как в клетке. Ему приходили телеграммы со словами поддержки от западных доброжелателей, но на родине он все больше чувствовал свою изолированность, а те, кого он привык считать друзьями, его сторонились. Когда в тот день к нему зашла скульптор Зоя Масленикова, он не выдержал и заплакал[678], уронив голову на стол; поводом для слез стала телеграмма, в которой были строки стихотворения из «Живаго»:

И одиночеством всегдашним
Полно все в сердце и природе.

Пока Ивинская с сопровождающими ехала в Переделкино, Хесин прошептал, что это он подослал к ней Грингольца. Ивинская ахнула: как ловко ею манипулировали и заставили Пастернака написать письмо Хрущеву! Однако оказалось, что Поликарпову, сидевшему в той же машине, нужно нечто большее.

«Вся теперь надежда на вас», — сказал он. Когда они приехали, возле дачи Пастернака стояло много машин. Приехавшую Ирину попросили сходить на дачу и привести Пастернака. Сама Ивинская не рисковала встречаться с женой Пастернака, но к ее дочери Зинаида Николаевна относилась терпимо. Зинаида испугалась официальной шумихи, но Пастернак вышел, как ни странно, бодро. Сев в машину Поликарпова и Хесина, он начал жаловаться, что не успел надеть подходящие брюки. Он тоже решил, что его примет сам Хрущев, «…теперь я покажу им, — радовался он. — Теперь вот увидишь, какую я историю разыграю. Я им все сейчас выскажу, все выскажу». Всю дорогу он шутил, и в нем, по словам Ивинской, было «почти истеричное веселье».

По просьбе Поликарпова Ивинская привезла Пастернака к себе на квартиру для короткой передышки; затем они отправились к зданию ЦК. Когда они прибыли, Пастернак подошел к охраннику и сказал, что его ждут, но у него нет при себе никаких документов, кроме билета Союза писателей.