Дело Зили-султана

Я попросил его выстроить всех военнослужащих на территории казарм — всех, кроме тех, кто стоял ночью на посту. Пока урядники суетились, пытаясь соорудить из здешней вольницы более-менее ровный фрунт, я присмотрелся к паре персидских офицеров и попросил Караваева рассказать мне о них, что тот и исполнил в лучшем виде.

Собранные казаки поглядывали в нашу сторону с некоторым страхом — и не зря. Полковник объявил рядовым и офицерам, что я, их новый ротмистр Нестор-мирза — могущественный факир и владею искусством читать мысли. В доказательство я как бы наугад ткнул в одного персидского офицера, потом во второго, и рассказал о них такие вещи, которые могли знать только они сами (или их начальник). Бригада была поражена моим «всезнанием», и все замерли, благоговейно пожирая меня глазами.

Я объявил, что сейчас я пойду вдоль строя, чтобы найти убийц. Полковник же строго-настрого велел всем смотреть прямо мне в глаза и не отводить взгляда, чтобы я мог беспрепятственно читать мысли. Еле слышный вздох ужаса пронесся по цепи.

Я пошел вдоль строя, переводя суровый взгляд с одного человека на другого. Некоторые выдерживали мой взгляд, некоторые, моргнув, отводили. Но меня интересовали не глаза, я следил за руками. И был вознагражден: заметил, как один коренастый рядовой все время тихонько вытирает ладони о форму. Подойдя к нему, я указал на него пальцем и сказал по-персидски: «ты убил!» Глаза его выкатились, рот перекосило, и он упал передо мной на колени, выкрикивая непонятные слова. Урядники бросились и скрутили его, заведя ему руки за спину.

— Где твой сообщник? Где сообщник? — громко спросил я.

Тот, трудно вращая головой по сторонам, закричал что-то неразборчивое. Но мне и не нужно было разбирать. Вон из строя рванулся долговязый малый с вислыми усами и побежал прямо к выходу. Однако Ганцзалин, которого я предусмотрительно поставил у выхода, дал ему такую подножку, что тот покатился по земле. Спустя секунду на беднягу насели персидские офицеры и принялись колотить с удивительной жестокостью. Если бы не вмешательство полковника, они бы, наверное, забили его до смерти.

Мы на всякий случай проверили шкафы обоих негодяев, и тут подозрения мои подтвердились: в шкафу долговязого нашли смятый и запачканный кровью кляп.

Я попросил у полковника позволить допросить преступников с глазу на глаз. Полковник, ухмыльнувшись, отвечал мне, что у него нет возражений. Но есть одна сложность — эти солдаты говорят только на персидском языке, а я его не знаю.

Вот так сюрприз! И что прикажете делать? К счастью, Кузьмин-Караваев сам разрешил эту задачку: отрядил мне в помощь штатного переводчика бригады, Мартирос-хана. Пришлось согласиться, да и что мне оставалось еще? Плохо, что о приватности речи уже не шло, переводчик все равно донес бы суть разговора командиру бригады, но я решил вести допрос как можно более аккуратно.

— Советую быть с Мартирос-ханом полюбезнее — сказал полковник. — Во-первых, он носит персидский чин сартипа, то есть генерал-майора. Во-вторых, он не просто переводчик, а учитель самого Насер ад-Дина: дает ему уроки русского языка.

Тут я вспомнил Ясмин, которая говорила, что в русском шах не продвинулся и на пол-уса, и заподозрил, что перевод, который я услышу, будет крайне приблизительным. Однако выбирать не приходилось.

Допрос решили устроить в лазарете — может, это было самое укромное место в казармах, а, может, наоборот, хорошо прослушивалось снаружи. Когда в лазарете появился сам Мартирос-хан, я, признаюсь, был несколько обескуражен. Я думал, что переводчик — перс, а это оказался русский армянин. Мартиросом и армянином он был от рождения, а вот ханом его сделал шахиншах — в благодарность за его уроки.

* * *

— И как же проходит учеба? — полюбопытствовал я. — Хороший ли ученик его величество?

— Прекрасный, просто замечательный, — отвечал Мартирос, но вид у него при этом сделался несколько загадочным.

Наконец привели убийц и посадили на кровати. Руки у них были связаны, и выглядели оба весьма плачевно — на их физиономиях уже проступили синяки от битья. Поначалу я опасался, что убийцы станут запираться, так что придется давить на них и запугивать прямо при переводчике. Но опасался я напрасно. Оба находились в таком ужасе, что сразу выложили все.

Долговязый, который, очевидно, был у них за главного, заявил, что убить повара им велел какой-то суфий. Я чертыхнулся про себя: поистине, суфиев в Персии больше, чем тараканов.

— И как же он выглядел, этот суфий? — спросил я.

Суфий, по словам проштрафившихся, выглядел в точности как суфий. Я вспомнил, что в день отравления Ганцзалина на площади сидела целая компания суфиев, или, как они сами себя называют, тасаввуф. И хотя я слышал байки про суфиев-убийц, но полагал, что они рождены страхом перед необыкновенными людьми, которыми суфии казались обывателям. Теперь же выходило, что в действительности есть некий загадочный орден отверженных, которых хлебом не корми — дай кого-нибудь отравить или повесить. Вопрос состоял в том, действуют ли суфии-убийцы сами по себе или по чьему-то наущению.