Дело Зили-султана

— Ни в чем я вас не подозреваю, — отрезал тот. — Но поймите и вы меня. В первый же день, как вы приехали, у нас в казармах отравился ваш денщик. Через день повара, который, возможно, причастен к его отравлению, находят повешенным.

Я пожал плечами.

— Вы думаете, эти два события как-то связаны?

— Именно, — отвечал полковник, поворачиваясь ко мне спиной и мрачно оглядывая двери мастерских. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы видеть эту связь.

— Может быть, по-вашему, это я убил повара? Так сказать, из соображений мести…

— Я такого не говорил.

Мы помолчали.

— Черт с ним, с поваром, в конце-то концов… — снова заговорил Караваев. — Но с тех пор, как вы приехали, в бригаде творится какой-то первобытный хаос.

Настроение полковника было понятно: мне самому этот хаос не нравился совершенно. Я спросил, могу ли я посмотреть на покойного.

— Зачем это, — через плечо покосился полковник, — любопытство заело?

Я сказал, что есть основания полагать, что вся эта история направлена лично против меня.

— И что вам даст осмотр трупа? — поинтересовался полковник.

— Можно будет хотя бы понять, самоубийство ли это или что-то иное…

— Да я вам и так скажу, что никакое это не самоубийство, без всякого осмотра. А, впрочем, как хотите.

Караваев махнул рукой и указал на караулку, где, ожидая местного прозектора, лежало тело бедняги повара. Даже беглого осмотра трупа было достаточно, чтобы версия о самоубийстве отпала, как несостоятельная. Всюду имелись следы насилия. На предплечьях у покойного были синяки — видимо, его удерживали за руки. Странгуляционная полоса казалась слишком широкой для веревки: значит, душили руками. Крылья носа оказались исчерканы царапинами. Я заглянул покойнику в рот — там зияла лунка от свежевыбитого зуба и нитки: видимо, чтобы он не кричал, ему зажали нос и забили в рот кляп. Я ощупал голову — на затылке вздулась изрядная шишка.

— Ну, кое-что проясняется, — заметил я.

— Что проясняется? — спросил полковник, несколько брезгливо наблюдавший за моими манипуляциями.

— Ну, во-первых, это, конечно, убийство.

При этих словах Караваев дернулся, хотя раньше как будто и сам так считал. Я привел ему свои резоны, он не спорил, только глядел угрюмо. Очевидно, убийц было как минимум двое, а то и трое — в противном случае они бы не справились без шума: повар защищался изо всех сил. Видимо, его оглушили ударом сзади, и он потерял сознание. Затем несчастному вставили в рот кляп — (нитки от него я обнаружил во рту) и стали запихивать в петлю. Он пришел в себя и начал сопротивляться. Его пришлось удерживать, отсюда и синяки на руках. В конце концов, его придушили руками, следы от которых остались на шее, а потом повесили. Впрочем, все это было важно скорее для меня: теперь я мог быть уверен, что мой преследователь действует не один.

— Интересно, где это вас так учили дедукции? — подозрительно спросил полковник. — В лейб-гвардии Его императорского величества?

Я коротко отвечал, что биография у меня была весьма пестрая.

— О, это я уже понял, — кивнул Караваев. Потом оглянулся, хотя в караулке мы были одни, и сказал: — Послушайте, могу я вас попросить об одолжении?

Я уже догадался, о каком одолжении он собирается меня просить, и не возражал. Тем более, что оказать полковнику услугу было в моих интересах.

— Разумеется, можете — сказал я. — Если, конечно, одолжение это в рамках закона.

Полковник уверил меня, что все законно, и, понизив голос, попросил провести свое собственное расследование и найти убийц. Повар — бедный перс, вряд ли местная полиция будет усердствовать в раскрытии преступления. Запишут самоубийство и похоронят так, как велит традиция. Но он, полковник, не сможет жить спокойно, зная, что у него в бригаде служат убийцы.

— А почему вы считаете, что это свои, а не пришлые? — удивился я.

Полковник открыл рот, чтобы ответить, но в этот миг в караулку сунулся Ганцзалин и принялся безбожно скандалить. Моего верного помощника до глубины души возмутило, что его не выпускают из казарм. Я повернулся к полковнику:

— Казармы заперты?

— Ну разумеется, — криво усмехнулся он. — У меня тут труп, и вы полагаете, что я позволю кому угодно входить и выходить?

— Это интересно — сказал я. — Скажите, а на ночь казармы тоже запираются?

Полковник отвечал утвердительно и добавил, что на ночь ставится усиленный караул.

Я вспомнил о вечно сонных караульных у ворот и подумал, что через такую преграду убийцы бы прошли как нож сквозь масло. Но полковник заметил, что в эту ночь на постах стояли кавказцы-мухаджиры, а они — люди куда более надежные, чем простые персы. Скорее всего, убийцы не вышли отсюда ни ночью, ни утром.

— Раз так, наши шансы поймать мерзавцев существенно повышаются — сказал я.

— Если вы их поймаете, я буду вам безмерно благодарен, — отвечал полковник.

На мой взгляд, сказано это было несколько напыщенно, но полковник жил тут уже больше года и, видно, набрался персидской торжественности.