Дело Зили-султана

Кроме того, есть у меня слуга-азиат, которого я буду звать Ганцзалин, или, на русский манер, Газолин. Признаюсь, что Газолин — это не чистая фантазия. Слуга мой получил это именование, когда мы расследовали дело даосского ордена «Семи звезд» в Китае. С природным именем ехать ему в Поднебесную было бы крайне рискованно. Пришлось искать для него китайское прозвище. Я тогда торопился и подобрал первые попавшиеся иероглифы — Ган Цза Лин. Если переводить, вышло что-то вроде «Шест Пестрого Лицедея». Двусмысленно несколько, не спорю, зато забавно. Он, кажется, ужасно обиделся, решив, что я делаю из него обычного скользкого азиата, при том, что он — настоящий благородный муж. В Газолина же он превратился, вернувшись в Россию: так на русский манер я звал его, когда он доставлял мне неприятности.

Тем не менее Газолин мой меня любит и все от меня терпит. Во-первых, он считает меня великим человеком, хотя по скромности своей я — всего-навсего выдающийся. Во-вторых, когда-то я спас ему жизнь. Один английский шпион стал причиной гибели его невесты. Газолин решил убить мерзавца, но по ошибке убил его помощника, тоже англичанина. Впрочем, для суда это было неважно — Газолину все равно грозила смертная казнь. Рассмотрев дело всесторонне, я решил, что смерти он не заслуживает, и организовал ему побег из тюрьмы.

Именно после этого Газолин и поступил ко мне на службу. Я, правда, не собирался его брать, но он решил все за меня.

— Газолину, — сказал он, — ничего не надо. Только позвольте быть рядом с хозяином.

Мне оставалось лишь пожать плечами и согласиться. Иной раз судьба так явно выражает свою волю, что противиться ей глупо, гораздо умнее покориться. И если повезет, потом долгие годы будешь благодарить себя за смирение. А если не повезет… ну, тогда лишний раз убедишься, что судьба — индейка. Но, во всяком случае, сам ты сделал все, что мог, и не будешь мучиться пустыми сожалениями.

Еще одна фигура, о которой нельзя не сказать — мой патрон. Которого, пожалуй, буду я титуловать именем простым и скромным, а именно Его превосходительство. Конечно, по табели о рангах его следовало бы именовать иначе. Однако я уверен, что старик не обидится на такую вольность с моей стороны, тем более что он давно уже почил в бозе.

Что до остальных участников событий, их я буду звать исходя из обстоятельств, то есть как в голову придет. Будут тут и подлинные имена, будут и псевдонимы, а иной раз — просто инициалы, все эти иксы и игреки, которые так любят учителя арифметики и терпеть не могут школяры.

Кроме того, для вящей безопасности дневник свой я буду вести стенографическим письмом. Конечно, для знающего человека это не препятствие, но от случайных людей оградит.

В моих литературных упражнениях еще и тот смысл, что никто другой уж не напишет про меня какой-нибудь чепухи. Да и кто, скажите, хотел бы, чтобы жизнь его выворачивали наизнанку? Писатели, желая сделать персонажа живым и ярким, иной раз награждают его странными чертами. Например, изображают кривым, косым, безногим или чем-то в том же роде. Не спорю, всегда можно дать герою какой-нибудь удивительный талант, например, чтобы он икал каждые полминуты. Но поверьте на слово — книга от этого улучшится не сильно.

Взять, например, хоть Шерлока Холмса — зачем было изображать из него морфиниста? Шаг совершенно непонятный, ведь сыщику нужен ясный ум, а какая ясность от употребления морфия? И это не говоря о том, что морфинист — раб своей несчастной привычки и собой он владеет не больше, чем курица лапой. Если бы мемуары о себе писал сам Шерлок, наверняка он вышел бы куда лучше, чем в пьяных фантазиях доктора Ватсона.

Теперь, пожалуй, самое время приступить к делу.

Глава первая Швед крещеный

История, о которой пойдет речь, началась в служебном кабинете министра иностранных дел Николая Карловича Ги́рса. К кабинету меня провел молчаливый секретарь с лицом таким важным, будто это именно он тут министр, все же остальные — секретари.

В самом кабинете первым меня встретил отнюдь не Гирс, а физиономия государя императора Александра III. Точнее, созданный по ее мотивам портрет. Император Всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский глядел со стены весьма сурово, как бы собираясь сказать: «Что это вы тут задумали, мерзавцы?!» Не дождавшись сей сакраментальной фразы, я отвел взгляд от самодержца и быстро осмотрелся.

Кабинет министра был весьма просторным, но из-за правильно расставленной мебели выглядел почти уютно. Его украшению сильно способствовали сине-серые атласные диваны и кресла. Массивный стол вызывал ощущение чего-то надежного и устойчивого, а разложенные на полу персидские ковры делали шаги посетителей почти бесшумными.