Деловая элита России 1914 г.

Среди крупнейших петербургских банкиров и промышленников встречались выходцы из семей старинного купечества, наряду с которыми фигурировали имена известных чиновников в отставке (совмещение должностей в госаппарате и в коммерческих структурах было запрещено законом). В респектабельных офисах фирм можно было встретить и "сиятельных особ", носителей громких дворянских фамилий, владельцев родовых титулов, занимавших директорские кресла и места членов наблюдательных советов рядом с купцами, "осколками бюрократии" и различными "биржевыми зайцами", сколотившими состояния удачными операциями с ценными бумагами. В рамках отдельных компаний они, акционеры и администраторы, были объединены общностью экономических интересов. Но как только заканчивалось заседание правления, совета или очередное собрание пайщиков – акционеров, где они занимались оперативными вопросами управления, или решали более крупные финансово-организационные задачи, то все эти маленькие сообщества распадались и вне деловой сферы контактов между ними практически не было. Жили в разных районах, посещали только свои клубы, вращались в узкой сословно-социальной среде.

Крупному финансовому дельцу, не имевшему "хорошей генеалогии", легче было заработать очередной миллион, или учредить компанию, чем получить приглашение на обед в аристократический особняк с родовым гербом на фасаде. Даже если владелец этого "палаццо", с обвалившейся штукатуркой и рассохшимися полами, никаких дарований, талантов и способностей не имел, а само это разваливающееся "родовое гнездо" давно уже было заложено и перезаложено, то и тогда продолжал считать себя выше "этих выскочек", "акул наживы" и "денежных мешков", недостойных его общества. Значительно сильней дворянская спесь проявлялась у тех, кто имел средства, часто получаемые как раз от удачного коммерческого сотрудничества именно с "безродными личностями" и во многих случаях благодаря им. До самого конца своего существования в высшем обществе России сохранялись подобные предрассудки. Скажем, женитьба обедневшего аристократа на богатой купеческой дочери сплошь и рядом в салонах расценивали как мезальянс, который можно было понять (жить-то надо!), но который не могли принять. Иногда подобные браки надолго становились темами оживленных светских пересудов, приобретая характер громкого скандала.

Своеобразная общественная ущемленность предпринимателей сказывалась на их социальном мироощущении. Многие из них, утвердившись в деловом мире, принимали "правила игры" архаичной сословной системы и всеми правдами и неправдами домогались чинов, званий и дворянского статуса. Этот внутренний разлом предпринимательской среды мешал процессу "ж универсальной консолидации. К началу ХХ века уже не было редкостью, когда старинные и известнейшие семьи торговцев и промышленников покидали ряды купечества и переходили в дворянство. Но сплошь и рядом этих новых "благородных" не очень жаловали и в составе высшего сословия они в большинстве своем оставались не более чем "мещанином во дворянстве",

В силу различных причин буржуазия в России не смогла стать творцом новой социальной действительности, силой, открыто отвергающей отжившие юридические и правовые нормы, традиции и представления, мешавшие движению вперед не только экономики, но и самого общества. "Его Величество Купон" и "Господин Капитал", эти страшные жупелы дворянско-народнической литературы и публицистики, так и не приобрели в массовом сознании сколько-нибудь привлекательной окраски. Да и самих предпринимателей, особенно крупных, было в России очень мало. Внутренний социальный потенциал для капиталистической эволюции и в ХХ веке был очень ограничен. Распространенные в ту пору сетования предпринимателей "на бедность капиталов" имели под собой вполне реальную основу. В силу отсутствия широкого спроса, например, российские акционерные компании лишь в редких случаях эмитировали акции мелкого номинала, а самой распространенной отечественной ценной бумагой длительное время оставалась акция 250-рублевого достоинства.

Капитализм не стал в России демократическим. Финансовая результативность деятельности компании не затрагивала сколько-нибудь значительные слои населения. Между тем не только количество компаний, банков и бирж свидетельствует о прочности капитализма (эти структуры в конце ХIХ – начале ХХ вв. множились с невероятной быстротой), а в несравненно большей степени – широта приобщения населения к различным формам и видам предпринимательства. Без подобной сопряженности интересов "капитанов профита", простых "матросов" и "пассажиров" очень мало надежд на то, что "корабль бизнеса" уплывет далеко. Отсутствие подобной внутренней связи было важной, если не важнейшей причиной неудачи создания капитализма в России. Сейчас вряд ли уместно винить только предпринимателей, что так получилось. Они были людьми своего времени и жили по законам своей эпохи. Среди них оказалось слишком мало тех, кто словом, но особенно делом стремился изменить неблагоприятные для них антибуржуазные настроения в России.