Деловое общение, или Школа жизни

В нашем классе учился и Эрвин, сын известного тогда криминалиста Платтеля; он знал чудовищное количество детективных романов и на этой основе разработал собственную теорию о соотношении практической жизни и образования. Плохо то, говорил Платтель в нашем уголке для курения, в туалете, что люди, видимо, должны работать, чтобы жить, но, как правило, получается наоборот: они живут, чтобы работать. Работу нужно превратить в прибыльное удовольствие, а этого можно добиться, только совершая джентльменские преступления, например, грабя банки и взламывая сейфы, но без кровопролития, элегантно. Мы спросили, существуют ли другие профессии, позволяющие относиться к работе как к удовольствию. Ну да, с энтузиазмом ответил Платтель, такие есть и в искусстве. В каком именно, спросили мы, ведь имеется множество форм искусства и большинство из них не обеспечивает художника даже куском хлеба. Нужно, сказал Платтель, ни чуточки не смутившись, искать себе великих кумиров — тех, кто без оглядки на общество занимался своим делом. Мы, чтобы хоть что-то понять, попытались уточнить, каких кумиров он выбрал для себя. Его кумиры, сказал он с некоторым высокомерием, это артистические натуры, вероятно неизвестные нам даже по именам, люди типа Жоржа Манолеску, Макса Маркузе, Хуго Хаха, Игнаца Штрасса или Стависки. Таких мы и в самом деле не знали. И кто же это, спросили мы, — писатели, художники, актеры, музыканты или балетные танцоришки? Уже прозвенел звонок, возвестивший начало очередного тягостного урока. Да нет, бросил на ходу Платтель, все они были знаменитыми, снискавшими себе дурную славу мошенниками, вольными художниками, которые умели извлекать из своего искусства неплохой доход.

Слава богу, тогда господствовал принцип совместного обучения, и у нас в классе, на первой парте справа, сидела Ангелина, писаная красавица с византийскими бровями, карими глазами и лукаво изогнутым ртом. Ангелина внушала страх всей мужской части преподавательского состава. У нее есть один такой специальный взгляд, с уважением говорил Федерман, который на корню губит и всю работу учителей, и все их околоучебные начинания. Они (учителя) бросали свои слегка воспламененные педагогическим эросом взгляды на ту или иную жертву, и только Ангелина выдерживала такой взгляд с полным безразличием. Она и сама в ответ пристально смотрела на наших бедных педо-свинов (не отношу к этой категории только Форманека) — как тигрица, и им тотчас делалось не по себе, будто у них грязные ногти, дурно пахнет изо рта или полно перхоти. Излишне говорить, что Ангелина, хотя и тянула, как все, повседневную лямку скуки, неизменно числилась в отличницах; мы все были в нее влюблены, сама же она питала слабость только к Манкопфу. Если Франтишек находил методы школьного преподавания никуда не годными, то Манкопф давно понял, что школа — это модель жизни и что в хороших отметках нет ничего зазорного.

Мы очень удивлялись его прагматизму и однажды спросили, как он себе мыслит жизнь. Понятия не имею, отвечал Манкопф; и добавил, что так или иначе он хотел бы приобрести в будущем не особо обременительную, но доходную интеллектуальную профессию. Что конкретно он имеет в виду, поинтересовались мы. Он сказал, что таким возможностям несть числа, только, прежде чем выбрать одну из них, нужно определить, к какому духовному типу ты принадлежишь. Мы сразу врубились — все, кроме Платтеля. Человек — от рождения или в силу своих наклонностей — бывает либо глупым, либо умным, либо так себе, серединка-наполовинку; осознав это, он может работать над собой, вот и вся премудрость. Совершенно достаточно иметь две какие-нибудь способности; например, Альберт Швейцер умел играть на органе и лечить негров, этого ему с лихвой хватило, чтобы прославиться на весь мир. Манкопф снял очки. У него было минус восемь с половиной диоптрий в обоих глазах, и когда он задумывался — в очках, — то выглядел в точности так, как выглядит лягушка, если надавить ей большим пальцем на брюхо. В нашей курилке повисло сизое облако сигаретного дыма, так как все мы предпочитали «Юнону» и «Мерседес». В мире существует, сказал Манкопф менторским тоном — его отец был профессором зоологии, — всего два типа духовной организации, аудитивный и визуальный, в животном мире они смешаны. Мы попросили его привести несколько примеров из повседневной жизни или из истории. Хеббель — аудитивный тип, а Штифтер — визуальный, объяснил Манкопф, и точно так же дело обстоит с Манном и Гессе; эти два принципа восприятия реальности — аудитивный и визуальный — противоположны.