Боже мой, прошептал сидевший рядом со мной Платтель, ну и дерьмовое задание. Форманек услышал, но ничуть не рассердился, а посоветовал, чтобы мы проверили обе сентенции Гёте на жизненных примерах и, может быть, привлекли еще кое-какие понятия — скажем, «честолюбие», или «деятельность», или даже «удовлетворение»; потом останется составить хороший план, и дальше все пойдет как по маслу. Он усмехнулся, поудобнее устроился у стола, закинул ногу на ногу и погрузился в чтение книги под названием «Рембрандт как предприниматель». Одной воли, изрек он, не поднимая на нас глаз, еще недостаточно, чтобы успешно действовать. Мы тупо уставились в пространство. Я украдкой оглянулся. Красавчик Федерман, будущий миллионер, сосредоточенно посасывал колпачок авторучки и считал водяные подтеки на потолке. Ангелина, сидевшая передо мной, быстро-быстро строчила что-то на черновике; она всегда составляла фантастические планы, но никогда не умела ими воспользоваться. Платтель, мой сосед по парте, со стоном в третий раз выводил на первой странице слово «План». Потом сумел-таки внутренне собраться — это было заметно по его задвигавшимся челюстям — и с помощью ключевых слов (подобранных, так сказать, из подручного материала) наметил линию дальнейших рассуждений: счастье, дело, кукла, игра — подходить к ним абстрактно, а не по-человечески; тогда успех гарантирован. После этого обнадеживающего начала бедный Платтель, не особенно сильный по части сочинений, растерянно воззрился на свою цепочку существительных, не зная, что с ними делать дальше. Потом решительно выделил оба наречия, обведя их шариковой ручкой. Мне тоже так сразу ничего не приходило в голову по поводу гётевских деловых советов; поэтому я попытался успокоиться и сконцентрироваться на вещах посторонних, которые тоже могли привести к цели — непонятно только, к какой.
У каждого из нас был собственный метод концентрации внимания. Манкопф, мечтавший о прибыльной интеллектуальной профессии, как всегда, откинулся с закрытыми глазами на спинку стула и расковыривал булавкой зрелый прыщ на подбородке. Платтель опять застонал и принялся с силой вымарывать бесполезную цепочку ключевых слов. Ангелина писала, склонив голову набок, мне был виден кончик ее высунутого языка. Ее шею покрывал нежный загар, и я задумался о посторонних вещах совсем иного рода. Я покосился назад и удивился, увидев, как Франтишек с сосредоточенной миной дописывает уже целое предложение, правда стоившее ему долгих мыслительных усилий: Гёте всегда был, как в духовном, так и в эстетическом смысле, истинным «князем мира». Я тоже выжал из себя пару-другую слов, которые на бумаге смотрелись ужасно одиноко, упорно отказывались подружиться друг с другом: кукла, склонность, кукла абстрактная, без склонности, и т. д. Гёте наверняка знал, о чем он говорил, как и все поэты, сумевшие сделать карьеру; примеры Рильке и Д’Аннунцио наглядно показывают, что все эти великолепные карьеры были так или иначе связаны с женщинами — я хочу сказать, с красивыми, умными, способными поддерживать беседу и наверняка хорошо сложенными женщинами. Гёте, мы об этом читали, вообще менял женщин как перчатки, что подтверждается многими его стихотворениями. И я написал: Гёте, работа, женщины и красота, — но дальше продвинуться не смог. Рильке тоже так жил: вечно волочился за женщинами, главным образом за графинями и княгинями, вечно гостил во дворцах и замках (надо думать, в огромных количествах поглощая шампанское и черную икру), а в промежутках одиноко и героически сочинял стихи в своих дармовых апартаментах. Мне только непонятно, из каких средств он мог оплачивать столь многочисленные переезды.
И Д'Аннунцио был таким же карьеристом, он даже завел роман с самой Дузе, причем обращался с ней очень дурно, что, однако, никак не отразилось на изысканности его стиля. Вероятно, человек, если он окружен богатством и красотой, может позволить себе буквально все. У Платтеля уже сложилось в уме новое предложение, которое пока — на бумаге — еще топорщилось; он будто подхватил мои носившиеся в воздухе «посторонние мысли»: славу и женщин, роскошь и модные вещи, писал Платтель, человек завоевывает только посредством работы, но что есть работа? Под «работой» может подразумеваться разное, поэтому сначала нужно определить, что такое работа вообще — и как ее понимал Гёте, когда формулировал эти две сентенции. Гёте и работа в его стихотворениях. Далее следовал новый план. Склонность к физике на сей раз Платтелю не помогла, а, напротив, увлекла на ложный путь, отнявший у него целых двадцать минут, в течение которых он рассуждал о принципах механической работы; я разглядел только подрагивающий хвостик его последнего предложения (последнего перед тем, как дело у него опять застопорилось):…итак, вся сила k поднимает тело вдоль пути s только на компоненту s/k.