Дельцы.Том I. Книги I-III

— Нѣтъ, не трущобахъ, а на почвѣ народной, гдѣ-нибудь на Волгѣ, или здѣсь въ швеиномъ мастерствѣ, или много, много въ чадолюбивомъ чиновничествѣ. Рысаки и коляска и всѣ прочіе грандеры должны идти отъ какого-нибудь новѣйшаго Монте-Кристо. Тутъ, братъ, желѣзныя дороги, концессіи или биржа сидятъ. Ты вотъ, вмѣсто того, чтобы дифференцировать, лучше-бы завелъ знакомство съ такими Рубенсами: онѣ тебя скорѣй-бы научили, какъ животы свои полагать за земско-дорожную правду.

— Пошелъ къ чорту!

— Ругаться-то, братъ, нечего, а я дѣло говорю. Этакая Марья Яковлевна или Авдотья Семеновна весь тебѣ міръ нашихъ фезеровъ вывернетъ изнанкой и поможетъ тебѣ ихъ въ дуракахъ оставить, а не самому быть у нихъ на побѣгушкахъ. Адюльтеръ я отвергъ; но удалиться подъ сѣнь струй съ такою Авдотьей Семеновной считаю дѣломъ не только достолюбезнымъ, но и похвальнымъ. Тутъ никакого обмана, или, лучше сказать, обманъ, до меня некасающійся. Я этого концессіонера или биржевика не знаю и знать не хочу; а отъ такой Авдотьи Семеновны не услышу ни разу никакихъ чувствительныхъ разводовъ. Она не станетъ хныкать, что я не понимаю ея душевной высоты. Она и до меня обирала своего туза, а во мнѣ найдетъ, такъ-сказать, интеллигентнаго пособника въ сугубомъ одураченіи одного изъ князей міра сего, одного изъ главныхъ хозяевъ нашей культурно-исторической сцены.

— Ври еще, уродъ!

— И какъ-бы ты думалъ, я вѣдь сегодня около четырехъ часовъ отправлюсь въ Милліонную.

— Тебя по шеѣ!

— Не только не учинятъ со мною никакого дебоширства, но примутъ немедленно, а мы явимся, какъ ни въ чемъ не бывало, съ коробкой конфектъ и станемъ завѣрять, что эта коробка оказалась на подъѣздѣ и не можетъ никому иному принадлежать, какъ обладательницѣ синихъ глазъ. А, Прасковья! Гряди! Ты съ коньякомъ?

— Не къ вамъ я, а къ Петру Николаичу.

— Что такое? — окликнулъ Петръ Николаевичъ.

— Кульеръ къ вамъ вотъ съ пакетомъ отъ генерала Саламатова.

— Подайте.

Петръ Николаевичъ нервно сорвалъ конвертъ и вынулъ оттуда двѣ бумаги. Одну изъ нихъ онъ развернулъ и тотчасъ-же бросилъ на столъ, а другую — письмо на большомъ листѣ — началъ насупившись читать.

— Прасковья, что-жь яичница?

— Батюшка Алексѣй Николаичъ, я совсѣмъ замоталась нынче, простите Христа-ради.

— А коли такъ, я самъ пойду въ кухню.

— Пожалуйте, Петръ Николаичъ, кульеръ-то тамъ дожидается, отвѣтъ, что-ли, будетъ какой?

— Мерзость, мерзость! — буркнулъ Петръ Николаевичъ и вскочилъ съ кресла. — Скажите, что я самъ сейчасъ буду.

Прасковья вышла.

— Что еще? — спросилъ Алексѣй Николаевичъ.

— Я такъ и зналъ! — продолжалъ волноваться его сожитель, суетясь по комнатѣ и путаясь въ складкахъ халата. — Эти мерзавцы не ограничатся одною пакостью. — Прасковья! чистую рубашку! Гдѣ мой черный сюртукъ?

— Да онъ, кажется, братецъ, подо мной лежитъ. Надѣвай, знаютъ попа и въ рогожкѣ. Ты идешь къ этому гранфезеру?

— Надо сейчасъ-же пресѣчь эту интригу!

— Пресѣкай, пресѣкай; а я, братъ Николаичъ, приведя себя въ достодолжное благолѣпіе, покрою ланиты свои пудрой и жестокимъ образомъ подзавьюсь. Волосы, канальство, стали лѣзть.

— Погоди, всѣ еще вылѣзутъ.

— Не раньше твоихъ. Я яичницу-то духомъ сверну, ты-бы закусилъ.

— Какая тутъ закуска — видишь, тороплюсь.

— Перекатывай, коли такъ, свой сизифовъ камень.

Алексѣй Николаевичъ ушелъ въ кухню, а сожитель его продолжалъ мыкаться по комнатѣ, отыскивая разныя части туалета. Ему никогда не удалось совершить безъ приключеній какой-бы то ни было процессъ: умываніе, одѣваніе, запечатываніе конвертовъ или разрѣзываніе книги. И тутъ, умываясь, онъ высыпалъ въ чистую водю всю почти коробочку съ зубнымъ порошкомъ, у рубашки оторвалъ пуговицу, панталоны надѣвалъ въ нѣсколько пріемовъ, издавая бранные звуки.

Наконецъ-то натянулъ онъ на себя черный, довольно-таки истертый сюртукъ и пригладилъ немножко волосы. Очки онъ никогда не протиралъ. Прасковья подала ему сѣрое, полу-военнаго покроя пальто, а на голову онъ себѣ надвинулъ круглую низкую шапку изъ желтоватаго войлока, совершенно неподходившую къ сезону.

— Алеша! — крикнулъ онъ на порогѣ передней: — ты въ самомъ дѣлѣ къ этой бабѣ?

— Непосредственно!

— Животное!

— Ладно, ступай прыгать передъ фезерами.

Петръ Николаевичъ запахнулся и побѣжалъ, спотыкаясь, внизъ по лѣстницѣ, а Алексѣй Николаевичъ торжественно пронесъ сковородку съ яичницей въ гостиную и сталъ закусывать, пройдясь предварительно по коньячкамъ.

Въ то время, какъ сожитель его поворачивалъ на Моховую, трясясь на извощикѣ, онъ приступилъ къ приданію себѣ должнаго благолѣпія передъ походомъ въ Милліонную.

VI.